Криптономикон

– Всаживаем нож в спину бывшему «морскому котику», прошедшему Вьетнам. И не забудь его друзей-вояк по всему миру, – добавляет Рэнди.

– Черт, Рэнди! Я думал огорошить тебя рассказом про ППХ.

– Огорошил.

– А ты вываливаешь на меня такое!..

– Жизнь полна приключений, – изрекает Рэнди.

Ави задумывается:

– Короче, я так понимаю, вопрос сводится к тому, кого мы предпочитаем иметь на своей стороне в салунной перестрелке.

– Ответ может быть один: Дугласа Макартура Шафто, – говорит Рэнди. – Но это не значит, что мы выйдем из салуна живыми.

Morphiumsüchtig

Его затолкали в узкий промежуток между легким и прочным корпусами немецкой подводной лодки; ледяная вода бьет, как из брандспойта, тело колотит малярийная дрожь: кости трещат, суставы леденеют, мышцы сводит. Он зажат двумя неровными стальными поверхностями, изогнутыми так, как человек изогнуться не может; любое движение вызывает резкую боль. Кожа начинает обрастать ракушками – они вроде вшей, только крупнее и глубже вгрызаются. Кое-как удается глотнуть воздуха, ровно столько, чтобы не задохнуться и по-настоящему осознать, до чего все хреново. Шафто слишком долго дышал соленой морской водой: в горле саднит, в легких завелся планктон и жрет их изнутри. Он молотит по прочному корпусу, звука нет. Оттуда веет теплом и жаром, хочется внутрь, согреться. Наконец, по какой-то логике сна, удается отыскать люк. Течение подхватывает Шафто, выносит во влажный космос, подводная лодка с шипением уплывает. Нет ни низа, ни верха. Что-то бьет его по голове. Несколько черных цилиндров неумолимо движутся в воде, оставляя параллельные кометные следы пузырей. Глубинные бомбы.

Шафто просыпается и понимает, что его тело требует морфия. В первые мгновения он уверен, что снова в Окленде. Над койкой стоит лейтенант Рейган, готовится продолжить интервью.

– Добрый вечер, сержант Шафто, – говорит Рейган, почему-то с сильным немецким акцентом.

Ну и шутники же эти актеры! Шафто чувствует запах мяса и другие, менее приятные запахи. Что-то тяжелое, но не совсем твердое, ударяет его по лицу. Отходит. Ударяет снова.

_________________

– Ваш товарищ – morphiumsüchtig? – спрашивает Бек.

Енох Роот слегка ошарашен; они на лодке всего восемь часов.

– Он что, буянит?

– Он в полубессознательном состоянии, – говорит Бек. – Кроме всего прочего, рассказывает об исполинских ящерицах.

– Для него это нормально, – с облегчением отвечает Роот. – Почему вы решили, что он morphiumsüchtig?

– По флакону с морфием и шприцу, которые нашли у него в кармане, – говорит Бек с каменной тевтонской иронией, – и по исколотой руке.

Роот думает, что лодка – как туннель, пробуренный в морской воде и тесно заставленный оборудованием. Каюта (если это можно так назвать) – самое большое открытое пространство, которое Роот на ней пока видел. Здесь почти что можно вытянуть руку, никого не задев и не повернув ненароком штурвал или рубильник. Есть даже деревянная мебель и кожаная занавеска, отделяющая каюту от коридора. В первый миг он принял ее за какую-то каптерку, но, оглядевшись, понимает, что это лучшее место на лодке: личная каюта капитана. Догадка подтверждается, когда Бек отпирает ящик и достает бутылку арманьяка.

– У завоевателей Франции есть свои привилегии, – говорит Бек.

– Да, – замечает Роот, – пограбить вы, ребята, умеете.

_________________

Лейтенант Рейган вернулся, тычет в Шафто стетоскопом, который предварительно, похоже, выдержали в жидком азоте. «Кашляй, кашляй, кашляй!» – твердит он. Наконец убирает инструмент.

Что-то мешается в ногах. Шафто хочет приподняться на локте и впечатывается мордой в раскаленную трубу. Придя в себя, осторожно приподнимает голову и видит, бля, целую скобяную лавку. Эти гады заковали его в кандалы!

Он укладывается обратно и получает в рожу болтающимся окороком. Сверху небосвод из труб и кабелей. Где он видел такое раньше? На рифе возле Йглма, вот где. Только эта лодка освещена, не тонет, и на ней полно немцев. Немцы спокойны и неторопливы. Никто из них не истекает кровью, не кричит. Черт! Лодка кренится, и гигантская кровяная колбаса лупит его в живот.

Он оглядывается, пробует сориентироваться. Кроме висящего мяса, почти ничего не видно. Каюта – шестифутовый отсек, узкий проход посередине зажат койками. На противоположной – грязный парусиновый мешок.

К черту все. Где ящичек с малиновыми пузырьками?

_________________

– Забавно читать радиограммы из Шарлоттенбурга, – говорит Бек, переводя разговор на расшифровки, которые разложены по столу. – Можно подумать, их писал этот еврей Кафка.

– Почему?

– Похоже, там не верят, что мы вернемся живыми.

– Что навело вас на эту мысль? – спрашивает Роот, стараясь не слишком явно наслаждаться арманьяком. Когда подносишь бокал к носу и вдыхаешь, аромат почти заглушает запахи мочи, блевоты, тухлятины и дизтоплива, которыми лодка пропитана на молекулярном уровне.

– Нас торопят с информацией о пленных. Вы их сильно заинтересовали, – говорит Бек.

– Другими словами, – осторожно произносит Роот, – от вас требуют, чтобы вы допросили нас прямо сейчас.

– Верно.