С горы вьются исполинские серпантины и, пройдя через ряд полосатых арок, спускаются к железнодорожным путям. «Стоишь тут, на хер, как в лотке пинболла», – говорит Б. Шафто, глядя вверх, туда, откуда они только что приехали, и воображая, что может скатиться из касбы. Они едут на юг вдоль железнодорожных путей и оказываются на территории отвалов, угольных куч, дымовых труб. Шафто – бойскаут с Великих озер – узнает все словно через какую-то бесконечную межкультурную зубчатую передачу. Грузовик останавливается перед «
Араб с красной консервной банкой на голове тянет на себя стальную дверцу; оттуда вырываются языки пламени, он сбивает их черной кочергой. Офицеры направляют гроб в дверь и толкают вперед, словно досылая снаряд в ствол шестнадцатидюймового орудия. Араб с жестянкой на голове захлопывает дверцу (кисточка на жестянке бешено прыгает) и, еще не опустив щеколду, принимается завывать, как те придурки в касбе. Офицеры все очень довольны и расписываются на планшетах.
После всех этих довольно странных событий грузовик отъезжает от «
– Это что, шоколад? – спрашивает Бобби Шафто.
– Был бы шоколад, – отвечает Роот, – этот тип не стал бы менять его на «Херши».
Шафто пожимает плечами:
– Может, это говенный шоколад.
– Или говно! – выпаливает рядовой Нейтан. Всем ужасно смешно.
– Слышали про Марию-Хуанну? – спрашивает Роот.
Шафто – образцовый боец и вожак – перебарывает желание ответить: «Слышал?! Да я ее греб!»
– Это то же самое, только в концентрированном виде, – говорит Енох Роот.
– А вы-то откуда знаете, преподобный? – спрашивает рядовой Дэниелс.
Преподобный ничуть не смущен.
– Я здесь насчет Бога, да? Мне положено знать религиозную сторону?
– Так точно, сэр!
– Так вот, была некогда такая мусульманская группа – гашишины, они ели эту штуку и шли убивать. И так в этом преуспели, что даже прославились, а их название в несколько измененном виде – асассины – вошло во все европейские языки в значении «убийцы».
Наступает уважительное молчание. Потом сержант Шафто говорит:
– Так хули мы ждем?
Они съедают по кусочку; Шафто как старший среди рядового и сержантского состава – больше всех. Ничего не происходит.
– Если мне и хочется кого убить, так только типа, который толкнул нам это говно, – говорит он.
Летное поле, в одиннадцати милях от города, работает более чем с проектной нагрузкой. Вокруг растут маслины и виноград, но дальше – горы, а за ними – песчаное пространство, равное по площади Соединенным Штатам Америки, причем сдается, что весь этот песок в воздухе и летит к аэродрому. Бесчисленные самолеты, по большей части «дакоты», они же «дугласы», вздымают огромные тучи пыли, которая оседает на языке и забивает ноздри. До Шафто не сразу доходит, что сухость в глазах и во рту лишь отчасти вызвана пылью. Слюна густеет, как замазка.
Подразделение настолько секретное, что на аэродроме никто даже не знает о его существовании. Здесь полно британцев. В пустыне британцы носят шорты, поэтому Шафто хочется двинуть их в нос. Он перебарывает это желание. Однако его явная враждебность к людям в шортах, равно как и просьбы указать дорогу к подразделению, настолько секретному, что его нельзя даже назвать, ведут к непониманию, недоверию и вообще подрывают дух англо-американского добросоюзничества.