Кристалл Вечности

Впрочем, и сам по себе болотный этот обитатель выглядел достаточно странно, чтобы подпадать под определение «чуда». Он был очень высок ростом — когда-то; ныне время и невзгоды согнули его дугой, так что он в буквальном смысле слова волочил свой нос по земле. Ноги его были кривыми, волосы — длинными и свалявшимися, похожими на те водоросли, на которые глядел Спарун, когда сидел на скале и ждал отлива.

В первое мгновение молодой моряк так перепугался, увидев его, что не мог вымолвить ни слова. Он задрожал и вцепился рукой в ближайший куст, чтобы не упасть.

Неизвестный же остановился прямо передо Спаруном и проскрипел, по-прежнему глядя себе под ноги:

— Кто ты, несчастный дурак?

Спарун назвался и подтвердил, что оба определения, которые незнакомец применил ко нему, истинны: Спарун воистину дурак, ибо не в силах управлять собственной жизнью, и весьма несчастен, поскольку недавно потерял все, чем дорожил.

Незнакомец засмеялся. Мороз пробрал парня до самых костей — таким жутким показалось ему старческое хихиканье. Скрипучее, неживее, точно железом водили по стеклу. Человеческое горло не в состоянии воспроизводить подобные звуки. И все же старикан не являлся монстром или умертвием; он определенно был человеком…

Новый знакомец Спаруна назвался Феннием.

— Я — Фенний, Фенний, Фенний, — трижды повторил он свое имя, настаивая так яростно, словно кто-то возражал и предлагал другие варианты. — Фенний-алхимик. Ты слышал ли когда-нибудь обо мне?

Спарун вынужден был признаться, что никогда не встречал этого имени. Такой ответ привел старика в неописуемую ярость. Он затряс волосами, бородой, его руки задвигались, болтаясь, как сломанные ветки, висящие на последнем клочке коры…

— Неужели в мире забыли о Феннии? — вскричал он.

Спарун ответил, осторожно подбирая слова:

— Господин Фенний, я ведь моряк. Половину моей жизни я провел на корабле. Откуда же мне знать, что творится в домах важных, состоятельных людей? Возможно, там хорошо известно имя Фенния-алхимика! Я лишь признался в моем собственном невежестве.

Такие слова, как казалось, немного успокоили старика. Он даже чуть выпрямился.

Спаруна поразили его глаза на морщинистом, коричневом лице. Они были ярко-голубыми, полными мысли и гнева. Может быть, постоянно кипевшая в старике ярость и не позволяла ему сдаться неизбежному, умереть…

Впрочем, сам Фенний считал, что разгадка его долголетия — совершенно в другом.

— Я пью настой болотного мха и не занимаюсь политикой, — заявил он позднее, когда путник угощался в его хижине. — Держись в стороне от людей и употребляй мой любимый настой, и проживешь тысячу лет, даже не заметив, как прошли годы…

Спаруну, однако, вовсе не улыбалось прожить тысячу лет, сидя на болоте и глотая адское зелье. Кстати, оно отнюдь не дурманило; напротив, оно, скорее, делало разум кристально-ясным. Чересчур ясным. После двух кружек начинало казаться, будто видишь, как движутся в небе звезды, слышишь, как растут листья в лесу… Опьяненный зельем Фенния человек словно бы попадает в самый центр мироздания, и его охватывает совершенная тишина. Наутро, впрочем, может страшно разболеться голова, предостерег Фенний, но это не опасно. Потом пройдет. Сам Фенний не мог без своего напитка и шагу ступить.

Угостив Спаруна и подкрепив таким образом его угасающие силы, отшельник отвел своего гостя в маленькую хижину на болоте.

Лачуга, сплетенная из прутьев и обмазанная глиной, внутри оказалась не лучше, чем снаружи: там было темно и тесно. И сыро. Но Фенний был от своего жилья в полном восторге. Он похлопывал по стенам, покряхтывал и твердил:

— Сам строил, вот этими руками. А попробуй-ка повтори! Попробуй построить лучше! Она только выглядит кривобокой, а на самом-то деле такая крепкая! У нас тут был ураган — он не свалил… Два дерева повалил, с корнями выворотил, а хижинка моя стоит, и ничего ей не делается.

За этими разговорами Фенний вытащил из большой корзины котелок, вывалил оттуда в глубокую миску какую-то заранее сваренную и давно уже остывшую, загустевшую похлебку и протянул гостю.

«Хорошо, что в хижине темно, — подумал Спарун, — и я не могу как следует разглядеть, чем он там меня потчует…»

Без всяких разговоров изголодавшийся моряк жадно набросился на еду. На вкус, впрочем, оказалось недурно. Скорее всего, это были вареные лягушки с каким-то болотным корнем, истолченным в кашу.

Насытившись, Спарун ощутил непреодолимую тягу ко сну и повалился прямо на пол. Он заснул почти мгновенно.

А Фенний тем временем вспомнил о чем-то. Он нахмурился, подвигал бровями, пошевелил носом и всплеснул руками, словно бы спохватившись. Теперь он суетился и явно нервничал. Старик принялся торопливо копаться в тряпье, которое было навалено у него в хижине на полу.

Все это тряпье было покрыто плесенью, оно отсырело и сгнило. Своей лихорадочной деятельностью Фенний потревожил отвратительные миазмы, и дышать в хижине стало почти невозможно. Спарун проснулся от вони и перевернулся так, чтобы лежать головой к выходу, поближе к свежему воздуху.