Кристальный пик

— Что ты наделал, Селен? — прошептала я, не в силах перестать смотреть в них и видеть свое нарушенное обещание.

Я сказала ей, что она будет жить. Я соврала.

В тот момент мне стало ясно, почему Селен не появлялся до сего момента. Вовсе не потому, что послушался меня и позволял самой со всем разобраться, а потому что питался. Я осознала это, взглянув на него: подбородок тонул в крови, измазав острые зубы и нос, а синяя рубаха под плащом превратилась в тряпку, изрезанная мечами, топорами и стрелами. Но прорехи на ткани не переходили в прорехи на коже: Селен был цел и невредим, и сквозь разорванные швы виднелся лишь его худой подтянутый живот.

— Назад, госпожа!

Судя по тому, как легко веретено Омелы, воткнутое бросившейся вперед Ясу, вошло ему в живот и как легко вышло обратно, вытолкнутое самой плотью, наелся Селен досыта.

— Не тронь моих ярлов, Селенит! Они нужны мне.

Он замер с пальцами, почти сомкнувшимися на горле кряхтящей Ясу. Еще бы чуть-чуть — и ее голова покатилась бы следом за головой Омелы. Но сколь неуправляемым, прожорливым и бездумным Селен не оставался, мои слова не были для него пустым звуком. Они все еще находили в нем отклик, как монета, упавшая на дно пустого колодца — эхо, да и только. Потому Селен замер, подвесив Ясу над землей и заставляя ту дрыгать ногами от нехватки воздуха. Он озадаченно взглянул на меня через ее плечо.

— Хорошо, — неохотно сказал Селенит в конце концов и швырнул Ясу через дальнюю костровую чашу так, что, приложившись головой о ее медный край, она уже не смогла подняться. — Тогда, раз мне больше некого убивать ради тебя, предлагаю…

Что-то просвистело у меня над ухом, всколыхнув волосы, и Селен замолчал на полуслове, а затем неуклюже пошатнулся от удара копья, пробившего ему грудь. То, брошенное с силой берсерка, пролетело мимо так стремительно, что он даже не успел увернуться, а я — заметить, как кто-то подкрался сзади. С традиционным кованым узором Керидвена, копье воткнулось Селену куда ровнее, чем веретено Ясу — прямо в сердце.

— Попал! Дельная вещица, и впрямь куда удобнее топора, ха-ха.

Я повернулась. Кочевник стоял на краю господского двора у двух мраморных столпов, через которые я вошла и которые вместе с кругом убитых вёльв отделяли замок от остального города. Чумазый и растрепанный, аж с тремя топорами-трофеями на поясе, не считая своего собственного, Кочевник даже с дюжиной колотых ран выглядел бодрым и довольным жизнью. За его спиной Морфран уже вовсю заполоняли хускарлы, ворвавшиеся в город и теперь стремительно подчиняющие его себе. Там же мелькала разноцветная чешуя приземлившихся драконов. Жемчужная была среди них. Человеческий силуэт, облаченный в нее, протиснулся через те же мраморные столбы и отпихнул Кочевника с дороги.

— Рубин! — воскликнул Солярис.

С его волос капала вода. Похоже, он все-таки сумел добраться до реки и отмыться от керидвенской крови и сейда раньше, чем те задушили бы его. Отряхнувшись, Сол сделал ко мне несколько размашистых шагов, но остановился, завидев того, кто возвышается сзади. Так я оказалась ровно посередине между своим даром и своим проклятьем, а когда наконец-то подалась всем корпусом к первому, собираясь бежать, вдруг услышала:

— Действительно хороший бросок. — Селен обхватил копье двумя руками и беспрепятственно вытянул его из своей груди, будто бы плоть его и впрямь была зыбкой и мягкой, как необожженная глина. — Жаль, что бессмысленный. Мое сердце находится не здесь. Оно стоит прямо перед тобой. — И он обвел меня нежнейшим взглядом, прежде чем развернуть копье наконечником вперед и перехватить его поудобнее. — А где твое сердце? Ах да, точно… Там же, где у всех людей.

И Селен метнул его обратно.

Крик, который вырвался у меня из горла, мало напоминал человеческий. Единственное, что я видела в тот момент, хотя передо мной открывался вид на весь господский двор, — это застывшее лицо Сола и пар, поднимающийся от его кожи. Его охватила нечеловеческая ярость, а меня — ужас, когда у нас на глазах копье поразило Кочевника туда же, куда недавно поразило Селена.

В самое сердце.

Уже во второй раз за день я смотрела, как мой друг захлебывается кровью и падает на землю плашмя. Ростки вербены и земляники, выстилающие ему путь, дернулись, точно живые, и мгновенно сгнили.

— Я больше никуда не отпущу тебя, Рубин, — произнес Селен, и его шепот погнал холод по моей шее, в которую он уткнулся носом, за секунду очутившись прямо у меня за спиной. — Теперь ты навек моя. Пойдем же, я отведу тебя домой. В том доме, что Сенджу для нас возвел, никто нас не найдет.

Ткань плаща порвалась с оглушительным треском под натиском разложившихся крыльев. То были крылья уродливые и костлявые, перепончатые, как у летучей мыши. Все остальное тело Селенита начало меняться тоже — выросло, нагрелось… Мужские руки, схватившие меня за талию, обернулись когтистыми лапами, покрытыми багровой чешуей.