Кристальный пик

«Это был дракон, — сказал мне Ллеу после того, как Свадебную рощу усеяли обезображенные хирдманы, и я принесла ему одного из них, чтобы узнать, кто сделал это со всеми ними. — Тот нейманский воин умер от драконьих зубов и когтей».

Не имея собственного облика, Селен мог повторить облик чужой. И драконий тоже.

Ноги перестали чувствовать землю.

— Рубин! Рубин!

Господский двор сотрясло рычанье, под подошвой ботинок мелькнул длинный жемчужный хвост, усеянный гребнями, тщетно пытаясь добраться до Селена, поднявшегося в воздух месте со мной. Как и Солярис, я мало что могла без него: царапала ногтями сжимающие меня лапы, раздирала пальцы о чешую, кричала и билась, брыкалась, но не могла вырваться.

Зрение помутилось, и голоса, зовущие меня по имени, стали затихать. Лишь перекатывающаяся тяжесть в сумке на поясе отрезвила. Я кое-как просунула туда руку, вывернула ткань и пропустила через пальцы круглую бляшку с выпуклой крышкой и крутящейся медной стрелкой под ней.

Компас, указывающий на Сенджу, упал на ступеньки лестницы перед оклемавшейся, но с пробитой головой Ясу, растерянно смотрящей на меня снизу вверх.

— Там, где он! — успела выкрикнуть я, прежде чем и она, и Солярис, мечущийся по двору в неистовстве, и неподвижно лежащий Кочевник окончательно исчезли вдалеке.

14. Селенитовый остров

Мне был неведом безмятежный сон с тех пор, как началась война, однако, когда я очутилась в настоящей опасности, сон вдруг нашел меня сам. Быть может, потому что я выбилась из сил, размахивая мечом под животом Селена, пока не выронила его в Изумрудное море, над которым мы пролетали. Блестящие зеленые воды, похожие на колышущееся поле из трав, беззвучно проглотили его и упокоили на своем дне. То же самое стало и с моей обувью, и с перчатками, и даже с заколками, выбившимися из кос, пока я извивалась в лапах Селенита, отказываясь сдаваться, даже когда выбраться из его хватки означало бы разбиться насмерть. Один раз Селен действительно уронил меня, но успел поймать. Летал он неуклюже, как детеныш, то и дело проваливался вниз, забывая махать крыльями и слишком сильно размахивая вместо этого хвостом. В конце концов от бесконечной тряски, тошноты и страха мир обратился во всполохи воды, земли и неба, и я утратила сознание.

Это был первый раз в жизни, когда я не хотела просыпаться, и первый раз, когда мое пробуждение приветствовал шум прибоя за окном. Несмотря на то что замок Столицы подпирал собой край континента и спуститься по утесам до побережья Изумрудного моря занимало не больше получаса, ни в одной из комнат море не шумело так, как здесь, где я очнулась. Казалось, пена шипит и тает прямо у меня на веках. Запах соли и кашемировых простыней навевал мысли о богатом купеческом доме, а перина кровати была такой тугой и мягкой, набитой лебяжьим пухом, точно в моих родных чертогах. Оттого, наконец-то разомкнув отекшие веки, я испытала лишь удивление, но не страх. А проснувшись окончательно и осмотревшись, поняла: это место не просто похоже на мой дом — оно его повторяет.

Тяжелый жаккардовый балдахин, расписанный звездами и серебром; мебель из темного дерева с искусной резьбой: трюмо, зеркала и ларцы, стоящие в изножье постели. В правом дальнем углу на меня смотрел треугольный алтарь, но пустой: вместо вербеновых цветов и кроличьей статуэтки его занимали различные игрушки и драгоценности. Чего там только не было: гребни, ожерелья, соломенные куклы-обереги и даже лунная фибула, совсем как та, что принадлежала моей матери и которую я предусмотрительно оставила в Столице. На некоторых вещах, если присмотреться, можно было заметить пятна засохшей крови, потому я не стала притрагиваться к ним. Только обошла комнату по кругу и заглянула в пустой и неправильно сконструированный очаг без дымохода, зато с каменными таганами в виде волчьих голов. Следом за этим я ощупала пальцами глянцевые поверхности столов и остановилась подле крепкой постели, с которой только что слезла. Рядом с ней стояло кресло, точь-в-точь как то, в котором Матти коротала вечера, вороша кочергой каминные угли перед гаданиями. Из подлокотников даже торчали иголки для шитья, но полосатая обивка выглядела совсем новой и блестела, напоминая, что это всего лишь очередная имитация моей старой жизни, а не она сама. Прямо как Селен.