Кристина

— Нет, — ответил он. — Я уйду, когда скоплю деньжат на клочок земли, который мне давно хочется купить. Знаешь, — продолжал он, все так же не поднимая глаз, но теперь медленно раскачивая головой из стороны в сторону, — когда я сижу у края конвейера и сталкиваю куски угля, я не вижу угля: одни напоминают мне картошку, другие, подлиннее, — морковь, а когда попадается симпатичный круглый кусок, я говорю: «Вот замечательная репа для вас — три пенса, миссис Джонс».

Я опять рассмеялась. Смех зарождался во мне робко, несмело, а потом, впервые за последних три года, вырвался наружу — настоящий, веселый, и Сэм смеялся вместе со мной, заражаясь от меня. А Констанция так и не проснулась, как и во время бомбежки.

— О, Сэм, — проговорила я, посерьезнев. — Я должна за многое поблагодарить тебя.

Его добрый рот улыбался, глаза светились нежностью. Глядя на выражение его лица, можно было подумать, что он только что получил какой-то хороший подарок. Я поняла, что именно этого он пытался добиться три года — вернуть мне мой смех. Я вытянула руку и коснулась его колена.

— Спасибо, Сэм.

Его голова опустилась, и я ласково похлопала его, как моя мать, когда у нее не находилось слов для выражения своих чувств.

Но этот миг спокойствия и теплоты был нарушен чьим-то раздавшимся снаружи голосом:

— Здесь кто-нибудь есть?

Сэм встал и поспешно подошел к двери. Мужской голос произнес:

— Кто-нибудь из Уинтеров… отец?

— Нет, только Кристина.

Последовала пауза; я встала за спиной Сэма и спросила:

— А в чем дело? Что-нибудь случилось?

Вновь последовала пауза, потом мужчина сказал:

— Боюсь, девушка, что твой брат ранен.

Внутри меня воцарилась какая-то необычная тишина, затем я услышала собственный голос как бы со стороны:

— Что, был обвал? — хотя шла война, мы привыкли связывать все несчастные случаи с происшествиями на шахтах.

— Нет, девушка. В мост попала бомба.

Я стояла уже в проходе, близко от мужчины. Вглядываясь в его лицо, я сказала:

— Это не может быть мой брат, он сейчас на смене. Ушел из дома примерно час назад.

— Нет, девушка, его опознали как Ронни Уинтера. Где твой отец?

— Он… он на работе, он ушел вместе с Ронни. С ним ничего?…

— Нет. Насколько я знаю, там была женщина с двумя детьми и твой брат. Ты можешь пойти в госпиталь?

Я взглянула на Сэма, и он прошептал:

— Иди, я присмотрю за ней.

Я взяла пальто и последовала за мужчиной. Только на улице я поняла, что это уполномоченный по гражданской обороне — он был в форме.

По дороге проезжал джип, и мужчина сделал ему знак притормозить.

— Вы не подбросите нас до пешеходного мостика? Главный мост разрушен, — обратился он к водителю.

— Садитесь, — ответил тот. — А куда вам нужно?

— В главный госпиталь, — ответил уполномоченный и с печальными нотками в голосе добавил — Брат этой девушки ранен.

— О, — водитель скользнул по мне взглядом, я ничего не сказала, потому что ничего и не чувствовала.

У моста толпились люди. Многолюдно было и у пешеходного мостика. Водитель сказал:

— Послушайте, я подброшу вас до богз-эндского моста, а оттуда мы подъедем прямо к госпиталю.

— Спасибо, — поблагодарил уполномоченный.

Десять минут спустя я уже была в отделении для раненых и стояла в одноместной палате у койки, на которой лежал Ронни. Его лицо выглядело очень чистым, даже как будто слегка припудренным. Глаза были закрыты, и я без посторонней помощи поняла, что он умирает. И, почувствовав, как некая мысль быстро поднимается к поверхности моего разума, я беззвучно закричала: «Нет! Нет, ради Бога, не желай ему этого. Как ты можешь?» Но в глубине души я знала, что и могла, и желала, чтобы он умер.

Кто-то пододвинул мне стул, и я села. Мне принесли чашку чая, но я не могла пить. Я просидела там три часа. В самом конце Ронни открыл глаза и посмотрел на меня. Похоже, он не узнал меня, но все равно поднял руку. Однако прежде чем я успела протянуть свою, бессильно уронил ее на покрывало. Я поняла, что мое подсознательное желание исполнилось. Ронни был мертв — жалость, и угрызения совести, и облегчение, и любовь, да, как ни странно, любовь — все это переплелось в моем сердце.

Вошла новая медсестра и отвела меня в другую комнату. Там она заговорила со мной так, словно я была женой Ронни.

— У вас есть дети?

Поколебавшись, я покачала головой, и она сказала:

— Ну что ж, не беспокойтесь, о вас позаботятся.

Мне хотелось закричать: «Заткнись! Замолчи!» И когда я передернула плечами, она проговорила:

— Вы можете простудиться.

Я чувствовала, что должна поскорее уйти от нее, от ее неуместной доброты, или я закричу по-настоящему. Несколько минут спустя какая-то женщина отвезла меня домой на легковой машине. Я не поблагодарила ее, а бросилась на кухню, к раковине, где меня стошнило.

Со времени гибели брата прошло три недели, а отец все еще повторял:

— Если бы только он пошел в тот вечер на шахту.