Кристина

Почему я не вышла замуж за Сэма? Ответ очень простой — я боялась. Легко рассуждать, что, мол, если бы я вышла за Сэма, Дон бы уже ничего не мог сделать. Но я хорошо знала Дона — так же хорошо, как и свои недостатки. Я знала, что какая-то часть его разума, которую было так трудно определить, поражена безумием. И единственное, что я могла сделать, чтобы защитить Сэма, было не выходить за него замуж. Не то чтобы мысль о таком замужестве не приходила ко мне и я не желала, чтобы он предложил мне жить с ним — напротив, мне очень хотелось этого. Замужество могло бы облегчить мою жизнь, я смогла бы противостоять увлечению алкоголем. Но, вероятно, что-то мешало Сэму решиться, а во мне еще немало оставалось от прежней Кристины, которая ни за что не сделала бы первый шаг.

С той самой ночи, как Дон оказал мне «услугу», вызвав у меня выкидыш, мы не разговаривали ни разу. Мы не раз встречались на улице, но я не знаю, смотрел ли он на меня, потому что сразу опускала глаза. А вот с Констанцией он никогда не прекращал болтать. Очень скоро я поняла, что чем больше шпыняю дочь и запрещаю ей ходить к соседям, тем чаще она ходит туда. Сначала я убеждала ее спокойно, потом стала говорить на повышенных тонах, кричать. В конце концов отец взорвался:

— Ничего ты так не добьешься, она будет делать это назло тебе!

В конце концов я поняла, что он прав, и заставила себя меньше говорить на эту тему. Но по мере того как Констанция взрослела, она начала осознавать мое отношение к Дону и стала прятать те вещи, которые он ей дарил. Как-то раз я, стараясь говорить спокойно и небрежно, спросила:

— Почему ты не показываешь мне, что тебе дарит дядя Дон?

С этого дня дочь стала показывать мне его подарки. Ей было тогда восемь лет; каждый год Дон покупал ей то, что соответствовало ее возрасту. Своими подарками он покупал ее симпатию, даже любовь, выражавшуюся в том, что она начала защищать его. Одна мысль об этом вызывала во мне чувство тошноты.

— Почему ты не разговариваешь с дядей Доном, мамочка? Другие тоже ругаются, но не молчат после этого много-много лет.

— Ты любишь дядю Сэма? — тихо спросила я.

— Конечно. Конечно, я люблю дядю Сэма.

— Больше, чем дядю Дона?

Констанция состроила гримасу.

— Они разные. Я не смогу этого объяснить. Дядя Сэм такой спокойный, а дядя Дон — веселый. Я люблю их обоих, но каждого по-своему.

Время от времени Констанцию беспокоил вопрос: кто ее отец. Первый раз она поинтересовалась этим, когда ей было лет десять. Как-то она пришла из школы, бросила на стол ранец и, не поцеловав меня как обычно, напрямую спросила:

— Почему вы не женаты, мамочка?

Вопрос был настолько неожиданным, что я не нашла что ответить и только стояла открыв рот.

— Дядя Сэм мой отец?

Вот теперь я заговорила, закричала изо всей силы:

— Нет, нет же! Твой отец погиб на войне. Он был летчиком.

— Как его звали?

— Джонсон, — вырвалось у меня. Эту фамилию я только что прочитала в рекламе муки, напечатанной на обложке какого-то журнала, лежавшего на столе. — Почему ты задаешь мне все эти вопросы?

— Потому что хочу знать. Как он выглядел?

— Ты очень похожа на него, — мой голос прозвучал тихо и устало.

Мои ответы вроде бы удовлетворили ее, и она вернулась к этой теме лишь два года назад. Стоял летний вечер. Я допоздна просидела в одном из баров «Короны». Заведение было полно обычных субботних завсегдатаев, и мы смеялись и шутили до закрытия. Молли не было, она больше не ходила туда. Но в тот субботний вечер я чувствовала себя особенно счастливой и баззаботной. И дело было не только в действии спиртного. Когда-то алкоголь помогал мне позабыть все мои тревоги, переносил в иной мир, где не существовало ни забот, ни проблем, а будущее рисовалось в розовом свете. Иногда по совершенно необъяснимой причине спиртное заставляло спорить, скандалить, причем в такие периоды мне всегда хотелось грязно ругаться. Я и мысли облекала в эти слова — куда было до них словарю Молли! Первый раз я поругалась с одной из женщин — завсегдатаев заведения, но она вела себя достойно. И именно поэтому мне нестерпимо захотелось врезать ей по губам. Это агрессивное чувство даже усилилось, когда я в темноте нетвердой походкой поднималась по склону холма. Отец встретил меня тем самым взглядом, который приберегал для подобных оказий по субботам.

— Какого черта ты на меня так смотришь? — набросилась я на него. — Да, я напилась. И что такого? Это единственный способ сбежать из чертовой клетки. Да, это тюрьма, и ты в ней тюремщик. Я бы сбежала из этой дыры много лет назад, если бы не ты. Я могла бы работать ради дочери, обзавестись своим домом, а вы держали меня здесь — ты, и Сэм, и эта сволочь по соседству.

И тут отец ударил меня — первый и последний раз в жизни. На следующее утро я встала, согнувшись под тяжестью стыда, и твердо решила взять себя в руки, но в субботу вновь очутилась в баре.