Кристина

Лебэй эффектно вручил ему расписку. Паучья надпись, выведенная слегка дрожащей рукой, гласила: «Получил от Арни Каннингема 25 долларов в качестве задатка за Кристину, «плимут-фьюри» 1958 года». Ниже стояла его подпись.

– Что это еще за Кристина? – спросил я, решив, что неправильно разобрал какое-то слово.

Лебэй поджал губы и немного втянул голову в плечи, словно подумал, что над ним будут смеяться… или провоцируя меня на насмешку.

– Кристина – так ее зовут.

– Кристина… – повторил Арни. – Мне нравится. А тебе, Деннис?

Так, теперь они придумали треклятой развалюхе имя! Это уж слишком…

– А, Деннис? Нравится?

– Нет, – ответил я. – Если хочешь дать ей имя, назови Бедой.

Он обиделся, но мне было уже все равно. Я ушел к своей машине и стал ждать его там, жалея, что не поехал домой другой дорогой.

2. Первая ссора

Просто скажи ребятам и не ной:

«Кататься некогда мне со шпаной!»

(Тыц-тыдыц!)

А ну-ка – цыц!

«Коастерс»

Я подвез Арни до дома и зашел вместе с ним на кухню – выпить молока и съесть кусок торта. Очень скоро я пожалел об этом своем решении.

Арни жил на Лавровой улице в тихом спальном районе на западе Либертивилля. Вообще-то почти весь Либертивилль представляет собой тихий спальный район, причем вовсе не фешенебельный, как соседний Фокс-Чепел (там все дома – особняки вроде тех, что показывали в сериале «Коломбо»). Однако и на Монровилль – с его бесконечными торговыми центрами, дисконтами, складами и порномагазинами – он не похож. Нет здесь и заводов, только жилые дома для сотрудников и студентов местного университета. Словом, интеллигентский район.

Всю дорогу до дома Арни молчал и думал; я пытался его разговорить – бесполезно. На мой вопрос о том, что он будет делать с машиной, Арни ответил просто: «Починю» – и сразу погрузился в молчание.

Что ж, способности у него были, это я не отрицаю. Он умел обращаться с инструментами, умел слушать, умел работать с проводами. Руки у него были чуткие и ловкие – правда, в присутствии других людей, особенно девушек, они становились неуклюжими и беспокойными, норовя ушибиться о косяк, залезть в карманы или – хуже всего – добраться до лица и бегать по выжженной пустыне щек, подбородка и лба, привлекая к ним внимание.

Арни действительно мог починить развалюху, однако тем летом он зарабатывал себе на университет. Автомобиля у него никогда не было, и он вряд ли представлял, как старые машины умеют сосать деньги. Это настоящие вампиры, ей-богу. Конечно, за работу ему платить бы не пришлось, но одни запчасти стоили бы ему целое состояние.

Все это я сказал вслух, только Арни меня не слушал. Все было бесполезно. Взгляд у него был по-прежнему мечтательный и отрешенный. О чем он думал? Понятия не имею.

Родители оказались дома: Регина собирала очередной дурацкий пазл (примерно шесть тысяч шестеренок и гаек на белом фоне – я бы сошел с ума уже через пятнадцать минут), а Майкл слушал музыку в гостиной.

Почти сразу я начал проклинать себя за то, что позарился на торт с молоком. Арни сообщил родителям новость, показал расписку… И грянул гром.

Следует понимать, что Майкл и Регина были преподавателями до мозга костей. Твори добро и спасай жизни, такая у них была установка. Это означало, что они без конца устраивали пикеты: в начале 60-х – в поддержку расовой интеграции, затем против войны во Вьетнаме, потом был Никсон и вопросы расового равноправия в школах (они могли часами цитировать судебное заключение по делу Ральфа Бакке, пока ты не засыпал), жестокое обращение с детьми, полицейский произвол… И еще они очень любили говорить. Почти так же, как протестовать. Они могли всю ночь напролет беседовать о космической программе, дискутировать об образовательной реформе, проводить семинары об альтернативных видах топлива – в общем, чесать языками по любому поводу. Оба бог знает сколько часов провели на всевозможных горячих линиях – для жертв изнасилования, наркоманов, сбежавших из дома детей… Ах да, и не забудьте про старую добрую «Позвони и живи», где любой самоубийца всегда может услышать ласковое: «Не надо, дружище, у тебя еще остались важные дела на космическом корабле под названием «Земля». Двадцать или тридцать лет преподавания в университете – и ваш речевой аппарат будет готов к работе по первому сигналу, совсем как собаки Павлова, начинающие истекать слюной при звуке колокольчика. Возможно, вы даже будете получать от этого удовольствие.