Кристина

— Ты такая сладкая, кошечка… Я соскучился по твоему вкусу… — добивал он остатки ее здравого смысла бархатным шепотом. Его рука стала настойчиво поглаживать ее промежность под тугими джинсами, но Кристина уже совсем перестала сопротивляться — просто не могла… и не хотела… Матвей развернул ее к себе спиной, и она оказалась лицом к вальяжно развалившемуся Луке, беззастенчиво разглядывающему ее с ног до головы. Он задумчиво потирал пальцами губы и подбородок, опершись одним локтем о подлокотник широкого бархатисто-черного кресла с высокой, как у трона, спинкой.

Кристина не могла выдержать его взгляд, она вся пылала, закрыв глаза, гибкой змейкой извиваясь под музыку вдоль тела Матвея, чьи руки уже проникали ей под футболку, под расстегнутые джинсы на животе, вскользь поглаживая ее шею, плечи, вздымающиеся груди, бедра. Закинутыми назад руками, она перебирала мягкие волнистые волосы Матвея, прижимая к себе его голову и подставляя для ненасытных поцелуев себя всю, стараясь иногда поймать губками его губы.

— Давай, раздень меня, детка… — Матвей снова развернул ее к себе лицом и прижал ее дрожащие руки к своей талии. Кристина приподняла его футболку, лаская упругие переливающиеся под ее пальцами бугорки мускулов, подняла черную мягкую ткань, пожирая глазами его потрясающий мощный загорелый торс, пальцами прошлась по твердым коричневым соскам, по широким плечам, натягивая эластичную материю до шеи. Затем плавно потянула футболку вверх обеими руками, жадно прижимаясь губками к шее Матвея, облизывая ее кончиком язычка и нежно впиваясь в нее зубами. Матвей стянул с себя футболку, отбросил в сторону, подхватил девушку под попку, а затем под одно бедро, прижимая к себе одну ее согнутую ножку, а другой рукой — тонкий гибкий стан. Его обнаженная кожа была такой горячей, такой гладкой — ей хотелось всего его облизать. Ее руки сомкнулись вокруг его шеи, а губки требовательно заскользили по его влажным сочным губам.

Они жадно целовались в нескольких шагах от Луки, сгорая от страсти, доведенные возбуждением практически до полного бессилия, потому что колени их подгибались, руки беспокойно блуждали по телам друг друга, неловко теребя и оттягивая одежду. Роджер Уотерс приказывал сиять как безумный бриллиант. Кристина с Матвеем, кажется, внимали его настойчивому требованию, а Лука упивался их красотой, сумасшедшими порывистыми движениями и эффектными изгибами их тел. Впервые в этой привычной для него игре он ощутил себя третьим лишним, хотя давно был близок к тому, чтобы кончить в штаны от возбуждения.

Матвей, словно прочтя его мысли, вдруг оторвался от Кристины и толкнул ее к Луке, а сам отошел на слабых ногах, тяжело дыша и вытирая блестящие, истерзанные губы. Кристина вдруг осознала, что она боится Луку — непредсказуемого и непонятного: то нежного и искреннего, то непроницаемого и завораживающе опасного, как сейчас.

— Снимай джинсы, — приказал он в привычной для себя манере, не предполагающей возражений. Девушка коротко оглянулась на Матвея, который застыл в стороне, скрестив на груди руки, а затем, нервно сглотнув, спустила джинсы, которые упали до колен, и вынула из них ноги.

— Теперь футболку.

Уже не думая ни о чем, кроме мучившего ее желания, Кристина подчинилась, понимая, что ждет следующего приказа с нетерпением и трепетом.

— Лифчик… Трусики… Одну ногу на кресло…

Лука, наконец, выпрямился на своем троне, и, когда Кристина поставила правую ногу на сидение слева от Луки, он обхватил ее рукой за попку и притянул к себе ее бедра, приближаясь лицом к ее ноющей от изнеможения киске. Он коротко поцеловал ее клитор, успев мимолетно пройтись по нему языком, и больно сжал пальцами ее ягодицы, любуясь идеальными формами ее киски. Узкая девичья щелка вся истекала прозрачными соками, наружные губки были белыми, соблазнительно-пухлыми, внутренние аккуратно обрамляли клитор ровными нежно-розовыми лепестками, как не раскрывшийся бутон мелкой розы. Лука снова жадно поцеловал ее киску и снова отстранился, наблюдая за реакцией этой юной распутницы. Кристина отрывисто застонала, даже уже не пытаясь сдерживать разбуженные в ней страсти, и невольно подалась навстречу его губам. Когда они ненасытно впивались в нее, изводя пьянящими непредсказуемыми ласками, она до боли закусывала воспаленные губки, чтобы не закричать, и ласково перебирала дрожащими пальцами жесткие волосы Луки, боясь вцепиться в них в неконтролируемом порыве. Словно специально над ней издеваясь, его поцелуи вдруг стали нестерпимо нежными, едва уловимыми. Они настигали ее в самых неожиданных местах — в низу живота, на внутренней стороне бедра, на дрожащих запястьях. Ее бросило в жар, колени совсем ослабли и подгибались, кожу под искушенными пальцами Луки словно покалывали мелкие иголочки. Казалось, еще одно малейшее прикосновение к вожделенному месту, и ее накроет волной ни с чем не сравнимого удовольствия.