Кристина

Прогулявшись по центру города, Лука даже как-то проникся духом Рождества, хотя нисколько не был склонен к сентиментальности, да и праздники скорее не любил. Просто рождественская ярмарка перед Ратушей, украшенный к праздничному богослужению собор святого Стефана, уличные музыканты, наигрывающие святочные гимны, новогодние огни, пестрые витрины, даже очень кстати вдруг начавший срываться с темного небосклона снег, — все говорило о приближении праздника, поэтому, когда он добрался до площади Албертины и нашел кафе «Моцарт» с выстроившимися вдоль окон нарядными елками, он невольно улыбнулся самому себе, прочувствовав наконец давно забытое детское ожидание чуда. «Почему бы и нет? Ведь он ничего не забыл…». Впрочем, не было в его детстве никаких особенных новогодних чудес… Отец часто уезжал в командировки. Мать звонила, конечно, но откуда он толком не знал.

Усевшись за ближайший столик у входа и оглядывая краем глаза чопорный и нарядный интерьер (хрустальные люстры, огромные зеркала, венские стулья, деревянные перегородки, бордовые диваны и гардины), Лука вдруг вспомнил тот номер в особняке и сидящую верхом на его коленях обнаженную девушку. Она плавно покачивалась и гибко выгибала тонкий женственный стан, ласкаясь о его влажное от пота тело словно кроткая льстивая кошечка, благодарная своему хозяину за заботу. Их истерзанные поцелуями губы тянуло друг к другу, как магнитом, ее волосы щекотали ему плечи и щеки, ее руки обвивали его шею, его ладони скользили по ее телу. Они оба были утомлены, но все еще не могли оторваться друг от друга и остановиться. Когда ее бедра в очередной раз напряглись и стремительно задвигались от накатывающих на нее волн оргазма, она вдруг уткнулась ему лицом в плечо и начала сотрясаться от рыданий. Лука сжимал ее в руках, не зная, что ему предпринять. Его член все еще столбом стоял внутри ее пышущего жаром тела, и вся она была трепетной, беспомощной и нестерпимо возбуждающей. Когда с ним еще такое было, чтобы девушка плакала в его объятьях от нежности?

Тут же на память ему пришел и следующий день сборов и отъездов. Тогда она избегала его, точно так же, как и брата, а при прощании в холле особняка на ней уже были сплошные темные очки, и губки были упрямо поджаты то ли от гнева, то ли от едва сдерживаемых слез.

Входная дверь в кафе в очередной раз открылась, официант в белоснежной рубашке, черных классических брюках, а также при жилете и бабочке, с кем-то переговорил у входа. В следующий момент появилась она. Сначала Луке в глаза бросились только волосы — пшеничные, струящиеся пышными локонами до самой груди и пушистые черные меховые наушники. Затем он окинул взглядом ее черную короткую плотно сидящую по фигуре куртку в стиле милитари с двумя рядами серебристых пуговиц и жестким воротником-стойкой, серые джинсы в обтяжку, черные полуботинки с пряжками на дичайшей шпильке, и остановил взгляд на перчатках без пальцев и большой черной кожаной сумке с металлическими нашивками. «Неожиданно», — ухмыльнулся он, цинично прищуривая глаза и улавливая ее быстро ускользнувший смущенный взгляд. Поблагодарив официанта сияющей обаятельной улыбкой, она приблизилась к Луке с чрезмерно независимой миной на прелестном личике.

— Я смотрю, ты тут отрываешься по полной, судя по твоему виду, — небрежно-иронично заметил он.

— В смысле? — еще больше напряглась она, на секунду сведя брови, нервно расстегиваясь и вновь слишком поспешно отводя глаза.

— Я запомнил тебя скромницей, — ответил он, вставая и принимая у нее куртку. Он успел вблизи рассмотреть ее лицо — черные стрелки на верхних веках, слегка затемненных дымчатыми тенями по бокам, розовые румяна прохладного оттенка — совсем как ее чувственно пухлые, но четко очерченные губки. Она села напротив него и, не изучая меню, тут же заказала себе что-то по-немецки у поспешно приблизившегося официанта.

— Привет, — хитро ухмыляясь, вымолвил Лука, ловя ее взгляд.

— Привет, — моргая и убирая под стол беспокойные руки, ответила она.

— Ну… рассказывай… Как тебе жизнь на воле?

— Даже не знаю… с чего начать… — смутилась она, хотя по-прежнему старалась сохранить хладнокровие. — Лучше ты расскажи, как дела у вас…

— Да вот тоже теряюсь, что тебе может быть интересным…