Критическая масса (сборник)

Вот те на! Машина, оказывается, стояла не в чаще, а на берегу небольшого лесного озера, снабженного, однако, покосившимися мостками, на которые и был направлен дальний свет фар. На мостках на коленях стояла Резинка, как раз деловито вытягивающая из воды уже наполненную канистру. Сашенька внимательно пронаблюдала, как женщина туго завинчивает крышку короткого горлышка, а потом пропускает через ручку отрезанный кусок автомобильного троса. Она определенно знала, что делает, эта Резинка! Но тут Сашеньке пришлось быстрехонько нырнуть обратно в свое одеяловое убежище, потому что красивая злоумышленница, оставив на мостках орудия преступления, налегке направилась к машине… Собственно, все было уже ясно: мертвецу предстояло быть еще и утопленным в этом никому не нужном заброшенном озере, имея наполненную водой канистру в качестве надежного груза… Так оно и случилось: вовсе позабыв про свой страх и дрожа уже только от жадно утоляемого любопытства, Сашенька дотошно проследила, как Резинка, бесцеремонно схватив труп двумя руками за шиворот, проволокла его по мосткам, отдуваясь и чертыхаясь, обвязала тросом, а потом немилосердно спихнула в воду и тело, и канистру – причем даже с расстояния метров двенадцать, даже в ненадежном свете фар, девочка сумела углядеть злобно-торжествующее выражение на ее лице, когда несчастный покойник получал последний прощальный пинок…

Наверное, Резинка очень умаялась, потому что присела вдруг на корточки над водой и не шевелилась несколько безмолвных минут, ничего вокруг не видя и не слыша. Зато огляделась Сашенька – и невольно вздрогнула: она давно уже заметила, что в этом месте поросшая темной травой грунтовка заворачивала вокруг озера – и там словно мелькнула вдруг большая черная тень. Мелькнула опасливо, двумя бросками преодолев открытое место и исчезнув в прибрежных кустах. Но больше ничего не шевельнулось, и никаких подозрительных звуков, сколько Сашенька ни напрягала слух, она так и не услышала. Показалось. Да и размышлять об этом долго не пришлось, потому что спохватившаяся Резинка уже быстрым шагом возвращалась к машине. Хлопнули одна за другой две дверцы. «Десятка» классически, в три приема, развернулась на берегу и вновь заковыляла по ухабам, унося с собой вполне в это время довольную жизнью Сашеньку и Резинку, неизвестно какими чувствами обуреваемую…

Сашенька так никогда и не вспомнила, что именно заставило ее минуты через три осторожно высунуться и глянуть назад через стекло багажника: может, смутное воспоминание о тени, мелькнувшей у озера, а может, дремучий инстинкт беглеца, которым она себя, сама того не подозревая, уже ощущала вполне. Далеко позади в темноте медленно и осторожно двигались два мутных грязно-желтых огня. Сашенька не зря одиннадцать лет прожила дочерью автомобилистки, и потому сразу безошибочно определила, что это могут быть только фары едущей за ними от озера другой машины. И означать это могло лишь одно: там, у мостков, они все это время были не одни…

Как и все дети в мире, Сашенька с рождения несла в себе идею бессмертия. Ощущение само собой разумеющейся вечности впереди начинает покидать здоровых и не оглушенных особыми несчастьями людей только после благополучного завершения первой трети далеко не всем отпущенного века. Человек старше этого возраста, как правило, уже не так беззаботно подвергает себя бессмысленному, но манящему риску, как дитя или подросток, даже постоявший однажды над хладным трупом ровесника. И это не потому происходит, что взрослый больше знает об опасности – ребенок о ней слышит, определенно, чаще – а из-за глубокой, ничем не вытравливаемой веры, что смерть или непредставимое несчастье не коснется именно его. Эсхатологически такая уверенность, возможно, и оправдана, потому что, человек, от рождения вынужденный словно идти с завязанными глазами по пересеченной местности между двумя ужасающими пропастями, что лежат до рождения и после смерти, по мере отдаления от первой, все менее ясно представляет себе и вторую…