Критические статьи, очерки, письма

У его поэзии терпкий аромат меда, накопленного бездомной бродягой-пчелой, у которой нет улья. Здесь проза, там стихи — всякая форма подходит ему, она ведь только сосуд, наполненный его мыслями. Его поэзия плачет и глумится. Английский язык, язык несовершенный, то помогает ему, то мешает, но повсюду сквозь него пробивается и просвечивает глубокая душа поэта. Драма Шекспира развивается в каком-то непостижимом ритме; она так широка, что, кажется, нетвердо стоит на ногах, у нее и от нее кружится голова, но нет ничего устойчивее этого взволнованного величия. Шекспир содрогается, потому что в нем и ураганы, и духи, и таинственные зелья, и трепетное колебание мимолетных дуновений, темное проникновение тайных сил, мощный подъем неведомых соков. Отсюда его смятение, в глубине которого — спокойствие. Этого смятения недостает Гете, напрасно превозносимому за его бесстрастность, — она не есть признак гениальности. Смятение это присуще всем первостепенным умам. Оно есть у Иова, у Эсхила, у Алигьери. Это смятение — человечность. Божественное на земле должно быть человечным. Оно должно задавать себе загадку собственного бытия и тревожно искать ответа. Вдохновение — чудо, и от него неотделимо священное оцепенение. Всякое величие ума приводит к одиночеству и сопряжено с изумлением. Шекспир, как все великие поэты, как все великие явления, погружен в раздумье. Он страшится своего собственного роста, он потрясен своей собственной бурей. Временами можно подумать, что Шекспир пугает Шекспира. Он ужасается своей глубины. Это признак высшего ума. Его собственная широта потрясает его и вызывает в нем какие-то титанические колебания. Нет гения, которого волны не бросали бы из стороны в сторону. Пьяный дикарь, пусть так. Он дик, как девственный лес; он пьян, как открытое море.

Шекспир… только кондор может дать представление об этом мощном полете, — он несется вдаль, возвращается, вновь летит, поднимается ввысь, опускается, парит, устремляется вглубь, ныряет, камнем падает вниз, исчезает в пропасти, исчезает в вышине. Он один из тех гениев, на которых бог нарочно не надевает узды, чтобы они, широко взмахивая крыльями, неукротимые, уносились в бесконечность.

Время от времени на нашей планете рождается один из таких умов. Мы уже говорили, что на своем пути они обновляют искусство, науку, философию, а порой и общество.

Они заполняют собой век, потом уходят от нас. И тогда их свет озаряет уже не одно это столетие, а весь род людской от начала и до конца времен, и мы видим, что каждый из этих людей был умом всего человечества, вместившимся в одном мозгу, и явился в свой час для того, чтобы совершить на земле дело прогресса.

И когда жизнь закончена и дело завершено, смерть объединяет этих великих гениев в таинственное содружество, и там, в бесконечности, они, вероятно, образуют единую семью.

КНИГА ВТОРАЯ Шекспир. Его творение. Кульминационные пункты

I

Каждому гению первой величины свойственно создавать образец человека. Все они приносят в дар человечеству его портрет, одни смеясь, другие плача, третьи погрузившись в раздумье. И последние — это величайшие. Плавт смеется и дарит людям Амфитриона, Рабле смеется и дарит людям Гаргантюа, Сервантес смеется и дарит людям дон Кихота, Бомарше смеется и дарит людям Фигаро, Мольер плачет и дарит людям Альцеста, Шекспир предается раздумью и дарит людям Гамлета, Эсхил мыслит и дарит людям Прометея. Те гении велики; Эсхил и Шекспир необъятны.

Портреты человечества, оставленные ему как бы на прощанье этими странниками, поэтами, редко бывают прикрашены, они всегда точны и отличаются глубоким сходством. Художник извлекает из души порок, или безумие, или добродетель и выводит их на поверхность. Застывшая слеза становится жемчужиной; окаменевшая улыбка словно начинает казаться угрозой, морщины — это борозды мудрости; иной раз нахмуренные брови означают трагедию. Эта вереница образцов человека — беспрерывный урок поколениям; каждый век прибавляет к ним несколько лиц; иногда они ярко освещены и выступают рельефно, как Масетта, Селимена, Тартюф, Тюркаре и Племянник Рамо, иногда это лишь бегло начертанные профили, как Жиль Блаз, Манон Леско, Кларисса Гарлоу и Кандид.

Бог творит по интуиции, человек творит по вдохновению, дополненному наблюдением. Это вторичное сотворение мира, это божественное деяние, совершаемое человеком, и есть то, что создается гением.