Производясь при нарушении этих условий, говорит Жорес, всеобщая стачка “сразу вызовет только террор и реакцию”.
Некоторые социалисты, говорит Жорес, “хитрят с рабочими”: они их искусственно заманивают во всеобщую забастовку, надеясь этим путем привести к социальной революции. Вовлечь рабочих в сознательную революционную борьбу трудно, но стачка — дело, им привычное и разрешенное законом, а затем “эта всеобщая классовая стачка непременно перейдет в революционную гражданскую войну”. Загорится гнев при виде страданий, и даже те, которые сначала воздержались, будут охвачены революционным настроением. “Пролетариату не говорят откровенно: беритесь за оружие. Но думают, что всеобщая стачка сама приведет к необходимости взять ружье”. Это, говорит Жорес, есть “прием искусственный”, и доказывает подробно, что он не может привести к цели и что рабочие, Даже захвативши фабрики, шахты и т. п., будут все равно побеждены. “Рабочие вступят во владение трупом. Шахты и фабрики мертвы, если остановлен обмен продуктами, остановлено производство... Рабочим, удивленным собственным бессилием при воображаемой победе, ничего не останется, как перейти к разрушению. Разрушение же докажет только некультурность пролетариата...” В конце концов “господствующие классы и даже большая часть населения отметят за свой страх долгими годами реакции”.
“Рабочий мир очутится во власти печальной иллюзии, болезненного наваждения, если примет за метод революции ту тактику, которая может явиться только следствием отчаяния”*.
Пусть вдумаются в эти слова Жореса деятели нашей всеобщей забастовки. Было ли в ней хоть одно из тех трех условий, когда Жорес допускает в ней смысл?
Она прежде всего была поднята не рабочими, а интеллигентским заговором. Огромнейшее большинство рабочего класса даже не понимало ясно ее цели. Велась забастовка даже не замаскированным, а явным насилием. Общественное мнение ровно ничего в ней не понимало, да и понимать было нечего. Естественно, что в результате “наваждения” не получилось ничего в смысле положительном. В смысле же отрицательном явилось очень многое.
IV
Забастовки 1904-1905 годов
Наши так называемые забастовки 1904-1905 годов — совсем не те, которые доселе известны в рабочем движении.
У нас под этим названием развилось самое недопустимое анархическое насилие: это опять влияние пролетарской идеи. Этого не могло бы случиться, если бы мы сознавали, какая забастовка допускается правом гражданских народов.
Дозволение стачек и забастовок основано на принципе свободы труда. Подобно тому как один человек может торговаться в цене за свой труд, так и группа людей может не соглашаться на условия хозяина коллективно и объявить забастовку. Но при этом такая группа не имеет никакого права посягать на чужую свободу труда. Оставляя работу сама, она не может принуждать к тому же других, которые хотят работать. Какие бы то ни было насилия над желающими работать недопустимы, и свобода их труда должна быть ограждена всей силой гражданской власти.
Так понимается право стачек и забастовок в культурных странах. Это не есть право нарушения договора и не право насилия над другими людьми. Это есть только право коллективного найма, коллективного договора и коллективного же оставления труда с целью получить лучшие его условия.
Без сомнения, в качестве злоупотребления и в пылу страсти забастовавшие рабочие и в Европе, и в Америке иногда позволяют себе насилия над нежелающими примкнуть к их забастовке. Но это уже беззаконие, и государственная власть немедленно является на помощь тем, кто подвергается насилиям забастовщиков. Да и у самих рабочих уже настолько развилось уважение к личности и свободе и понимание смысла организаций, что они редко увлекаются до насилия, а действуют или увещанием, или, например, мстя отказавшимся от стачки лишением их всяких пособий, в каком бы бедственном положении они потом ни очутились.
* Жорес Ж. Всеобщая стачка и революция.
Это есть репрессия, но не прямое насилие над людьми, к организации не принадлежащими и никаких обязательств перед ней не бравшими.
Не то видим у нас!
У нас происходят такие явления. Работает фабрика. Рабочие нанимались порознь и между собою не составляли никакого общества, обязавшегося действовать совместно. Они не предъявили никаких требований хозяину, который спокойно принимает заказ с неустойкой, в полной уверенности, что обеспечен рабочими. И вдруг ему неожиданно заявляют, что не будут больше работать, не выждав срока договора и даже не будучи ничем не довольны, а только потому, что на каких-то других фабриках какой-то “стачечный комитет”, неизвестный толком и самим рабочим, приказал объявить “всеобщую забастовку”. Рабочие при этом иногда сами жалуются, что хотели бы работать, но боятся забастовщиков. Да и вправду, если они начнут работать — является толпа, иногда даже приезжая, и начинает громить фабрику или порознь нападает на рабочих и производит над ними насилия...