Критика криминального разума

— Вот видите! — воскликнул Кант, и глаза его засверкали от волнения. — Какое удивительное коварство! Люблинский — то самое «кривое древо» в предельной степени. Давайте же сложим кусочки мозаики. Во-первых, жертвы не пугаются человека, приближающегося к ним. Во-вторых, они по собственной воле опускаются перед ним на колени. В-третьих, в руках каждый из них держит какой-то предмет. Затем все они умирают. Вы во всем предпочитаете путь Логики. Ханно, — заметил он с иронической улыбкой. — Скажите, какой вывод вы можете сделать из полученной информации? — Прежде чем я успел ответить, Кант продолжил тем же наставительным тоном: — Убийца просит ему помочь. Он взывает к человеческой доброте, прося избранную им жертву поднять какой-нибудь мелкий предмет, который он якобы уронил, а на самом деле положил в качестве приманки. И конечно, все они соглашаются. Такова человеческая природа. И опустившись на колени, они обнажают затылок для смертельного удара. Вот ради чего я пришел сюда. Сообщить вам это. А теперь я предоставляю вам самому решать задачу дальше.

Кант попытался встать, но сумел лишь слегка подвинуть скамью по каменному полу. Я бросился ему на помощь.

— Вы должны мне кое-что пообещать, сударь, — сказал я.

— Я никогда не даю никаких обещаний, — ответил он с обворожительной улыбкой, — до тех пор, пока с абсолютной точностью не узнаю, какие последствия влечет за собой их исполнение.

— Превосходно, — рассмеялся я: демонстрация Кантом веры в мои способности успокоила мои сомнения и пробудила оптимизм. — Впредь, если вам понадобится что-то сообщить мне, пошлите за мной, и я тут же приду.

Я не успел закончить фразу. В это мгновение дверь распахнулась, и вместе с порывом холодного ветра в помещение влетел солдат. За ним следовал Иоганн, на его бледном круглом лице отобразилось выражение чрезвычайного замешательства.

— Надеюсь, у вас есть серьезное оправдание для подобного наглого вторжения? — крикнул я.

Солдат сделал шаг вперед, снимая черное кожаное кепи.

— У меня новости для вас, сударь, — ответил он, коротко отсалютовав, и мои мысли сразу вернулись к Коху. Наверное, он прислал очередное сообщение.

— Пятнадцать минут назад на Штуртенштрассе найдено тело, — провозгласил солдат. Он нерешительно взглянул на Канта, затем снова на меня. — Я оставил там остаток взвода, а сам прибежал сюда. Герр Штадтсхен приказал мне идти прямо к вам, герр поверенный.

— Вы патрулировали тот район?

— От Рыночной площади до ратуши, сударь. Взад-вперед. Каждые тридцать минут, как часы. Соборный колокол пробил трижды. Стало смеркаться…

Голос Канта прервал рассказ солдата.

— «Ибо вот тьма покроет землю…» — произнес он торжественным тоном.

Я обернулся, и в полумраке мне показалось, что на его лице мелькнула улыбка. Воспроизведя библейские строки, профессор, словно умный ребенок, хорошо выучивший урок по Священному Писанию, добавил:

— Исайя, глава 60, стихи 2 и 3. [30]

Глава 27

Перед моим приездом в город жандармам было приказано сообщать обо всех убийствах поверенному Рункену. Заняв место Рункена, я теперь нес персональную ответственность за принятие решений во всех подобных случаях. От того, что на улицах Кенигсберга действовал хладнокровный убийца, не прекращались ни семейные ссоры, ни любые другие преступления, которые могли закончиться гибелью людей. Таким образом, было бы глупо с моей стороны каждый случай насильственной смерти относить к череде убийств, которые я расследовал. Кроме того, на основании тех сведений, которые мне сообщил солдат, я был склонен отнести данное происшествие к преступлениям, к моей деятельности в Кенигсберге отношения не имеющим.

Важнейшим фактором, заставившим меня прийти к такому выводу, был фактор времени. За исключением Паулы Анны Бруннер, время гибели которой так и не было точно установлено, все остальные были убиты ночью. И у меня не было оснований предполагать, что разыскиваемый мною преступник столь решительно изменил modus operandi. Тело было обнаружено, когда часы пробили три, а значит, убийство было совершено практически в середине дня. Вторым возникал вопрос о том, где было найдено тело. Даже я, человек, не очень хорошо знакомый с географией Кенигсберга, понимал, что Штуртенштрассе — одна из самых оживленных улиц города, ведущая к рыбному рынку. Все остальные убийства совершались в местах уединенных и глухих. И вновь с единственным исключением — Паулу Анну Бруннер убили в общественном парке, правда, безлюдном. Неужели убийца, за которым я охотился, пошел на такой бессмысленный риск, совершая преступление на Штуртенштрассе, где его легко могли заметить и узнать?

— У вас есть какие-либо предположения относительно того, кем является жертва? — спросил я, повернувшись к солдату. — Или того, что послужило причиной смерти?

Он отрицательно покачал головой.

— Это мужчина, сударь, но мы близко к нему не подходили. Нам приказано ни к чему не прикасаться, если найдем труп.

Я отвернулся, удовлетворившись его ответом.

— Направляясь домой, вы ведь проезжаете по Штуртенштрассе, Иоганн?