Критика нечистого разума

Вот это и была главная консенсусная партия десятилетия. Тоска, навеваемая девяностыми, типически отличается от тоски, навеваемой нулевыми. Кажется, Толстой писал, что достоинство человека это как дробь — в числителе то, что он есть, в знаменателе то, что он думает о себе. Если сравнивать конец 20 века и начало 21: мы немного прибавили в числитель, но чудовищно перемножили знаменатель. Стало сытнее — правда. Можно сносно жить, ничего особо не делая. Делая что-то, можно жить даже хорошо, ну материально хорошо, мы сейчас индекс счастья не замеряем. Прекрасный выбор, малодоступный для большинства году так в 1992. Но, мать его, знаменатель… Тогда консенсусным было мнение: так жить нельзя. Так считали все: патриоты, коммунисты, демократы, так считали все партии и правительство. Даже Ельцин не говорил, что так жить можно и нужно. Всеобщее ощущение переходности эпохи, кризисности ее, ненормальности, и было ее индульгенцией. Страны была частично Европой, частично Африкой, отчасти миром и отчасти войной. В нулевые ее прибило к берегу, оказалось — это Бразилия, и вроде бы мир, но весьма худой. Слава богу, не Сомали. Все было возможно. Но степень народного энтузиазма по поводу (а Путин подлинно народный герой, без шуток) странно дисгармонирует с портом такого прибытия. Люди, которые так счастливы причалить в Бразилию, вполне могут заработать себе на Сомали. По уровню, так сказать, своих душ.

История: гипотетическая модальность

Вот история двадцатого века, я там даже успел пожить. И уже видно, каким кривым боком это входит в учебники. Дело не в том, кто хороший, а кто плохой, это аксиология и вечный предмет вечного разногласия. Но чудовищные разночтения идут в фактаже. Сколько было «жертв сталинских репрессий»? Сколько жертв «Второй мировой войны»? Цифры могут отличаться не на проценты, в разы. Десять миллионов туда, десять миллионов сюда — нормальные флуктуации при смене режима, и даже без его смены. Вопрос, кто выиграл Вторую мировую войну, например, не имеет однозначного ответа. Точнее, ответ, официально принятый в России — не самый точный из возможных. Попытки же его уточнения проходят под маркой «фальсификации». А ведь это не ценностный вопрос, это факты. Дрались Коля, Толя, Вася и Петя. Кто кому сильнее начистил репу, у кого в итоге бабло, кто сколько провел в больничке — это не вопрос ценностей, это фактаж. И вот в этом фактаже разночтения. Кто реально кого вел, крышевал, кто с кем союзничал? И на уровне стран, и на уровне отдельных персонажей? Это все те же факты. Но история 20 века уже сейчас это сорок девять разных историй, выбирай на вкус.

Я к чему? А чем дальше в прошлое — тем сильнее разбег. Про то, что истории всех пятнадцати бывших республик Союза в принципе не сводимы к общему знаменателю — общее место. Не на уровне «кто хороший, кто плохой», но на уровне дат, цифр, вообще событий. Собственно, единый советский учебник тоже выглядел странно, как и нынешние посмешища. Просто наглядность той странности была меньше, а генезис тот же.

Так вот, когда-нибудь книги по истории будут иметь — как бы это назвать? — вероятностный характер. Не единый нарратив, а десять. Пакетное собрание баек уже лучше, нежели одна байка. Авторская же вольница сохраняется где-то в области указания процента их вероятности.

Ведь что смущает? История Древнего Египта рассказывается, как рассказывалось бы происшедшее вчера на глазах рассказчика. Последовательность достоверных событий, единая линия, можно сказать, сюжет. Вероятность именно данного сюжета, давайте будем честными, не сильно отличается от долей процента. Вероятность античности — это проценты. Была, не была. Наверное, что-то было. Но именно наверное. Именно что-то.

Если же навязывается нарратив с вероятностью 100 %, то ближе к правде предположение, что не было вообще ничего. Ну вот представим, что у Бога есть некое казино. И там делают ставки на «было — не было». И два человека соревнуются. Нигилист вообще уверен, что до 16 века не было вообще ничего, известная позиция: нет достоверности до эпохи книгопечатания, все рукописи — испорченный телефон, а по материальным остаткам цивилизация воспроизводится столь же успешно, как политэкономической строй в США по обломкам клавы от IBM. А второй уверен, что все было, как в учебнике, с вероятностью 100 %, так и никак иначе. И я не уверен, что нигилист проиграет.

Пора быть честными, объективными учеными — и рассказывать историю как собрание баек. Собрание субъективностей уже объективнее, чем единая субъективность, выигравшая в конкурентной борьбе по причинам, весьма далеким от истины.

Бедность — это озабоченность

Бедный как человек, который думает о деньгах больше, чем хотел бы о них думать. Богатый может думать о деньгах больше бедного, но у него другие, интересные деньги, и про них заботиться интересно.