Читаем Критика нечистого разума полностью

Мераб Мамардашвили умер в 1990 году, Георгий Щедровицкий в 1994. Один добрый человек меня уверял, что если бы Мамардашвили пожил еще лет двадцать, ничего бы не изменилось. Ну одним умным собеседником было бы с нами больше. А если бы до наших времен дожил Щедровицкий, мы жили бы в ином мире. Не знаю. Не уверен. По ряду причин. Но сам критерий масштабности интересен. «Если бы он не умер тогда».

Можно удумать еще критерий: сколько времени человеку нужно, чтобы «завершить дела»? Месяц? Год? Двадцать лет? Двести? Если жизнь проживается удачно, жизни на нее, как правило, не хватает. Это с одной стороны.

С другой стороны благородный дон всегда готов к смерти, нечего цепляться, жизнь завершена в любой момент времени. Но чтобы была завершенность в любой момент времени, прежде всего завершенность эстетическая, завершенность как произведения — жить надо особым образом.

Противоречие? Да нет. С одной стороны, протяженность дела жизни превышает любую жизнь, эмпирически возможную. С другой стороны, прерванная в любой момент, она составит впечатление целостного произведения, там нет «самого главного, которое начнется с понедельника». Каждая минута — понедельник.

В обоих случаях жизнь проверяется и визируется смертью. Как оно и положено.

Реабилитация умного

«Здесь не уважают интеллект». Часто так говорится. Вопрос: это идиоты вокруг такие или сам «интеллект» — идиотски позиционирован?

Давайте определимся с ним самым примитивным, самым широким и самым формальным образом: способность

А). ставить цели и

Б). достигать их.

Иными словами, способность программировать себя на целесообразную и гармоничную (не разрушающую целесообразность других) деятельность. Уф. В таком определении это сложно не уважать, это все равно что не уважать… ну допустим, физическую силу, физическую красоту. Какие-то очевидные штуки. То есть найдутся те, кому это не понравится — сильных мужиков в клетку, красивых баб на костер — но это больные люди.

Но у нас ведь как? «Интеллект» редуцируют к какой-то факультативной ботанической эрудиции, и потом удивляются — а чего к нему относятся, как к бантику на гульфике, свысока-пренебрежительно? Ну так потому что эрудиция, взятая в отрыве от мышления, от деятельности — оно и есть. Бантик-фенечка. Редуцировали — терпите.

Арендаторы слов

Подчас весьма достойные люди из весьма протестных соображений делают радикальное, например, представляются как «сатанисты», «язычники», «фашисты». Мы сейчас не берем случаи, когда это делают не достойные люди, это не так интересно. Мы именно о неплохих людях — с добродетелями выше средних по социуму.

Так вот, если смотреть по дискурсу, то это партия, проигранная в первый же ход. Нельзя выиграть у противника, пользуясь его языком. А «фашистов» ведь придумали из изначально антифашистских соображений. Не как исторических реальных персонажей, конечно, а как главный жупел 20 века, на который свешали всех собак, но который именно этим он и люб, например, протестно настроенному молодому человеку.

Вот хорошо, пускай он теперь фашист. Но копирайт на слово выписан в противоположном лагере. И словоупотребление тянет за собой… как бы это назвать? Можно так: имплицированная в дискурсе имманентная аксиоматика всегда будет потенциальным трояном. Ты сам покупаешь себе программу с вирусом, ага. Можно сказать проще: в поле массовых коммуникаций тебя всегда разведут на базаре. Хозяин дискурса всегда убедительнее, чем его арендатор, а роли распределены примерно так.

Аналогичным образом, какой-нибудь дьякон Андрей Кураев скорее всего вынесет в публичной дискуссии «сатаниста» или «язычника», даже если последний будет умен, образован, находчив и т. д. (вынесет с точки зрения аудитории). Просто по изначальному распределению ресурса. Оппонент словно бы изначально просит у Кураева для игры колоду, крапленую последним. Пожалуйста, христианам не жалко. И понятно, до чего скорее всего доиграются.

А вот «платоника», например, уже не вынесешь так просто. То есть человека, играющего из своей, независимой и довольно сильной традиции. Платоники у христиан дискурс взаймы не брали, и ничего им по кредиту не должны. Там скорее даже наоборот.

А «язычество», к примеру, это что? Нет традиции за словом. Есть такое ругательство в одной из традиций. Все равно что взять у тюремной фени в пользование слова «чмырь» и доказывать, что за словом маячит нечто хорошее, несправедливо оболганное, не по праву униженное и т. д.

Либерализм плюс

Вот если посмотреть, за легализацию чего я бы кинул голос, то это даже не либерализм, это либертарианство какое окаянное. За легализацию всех видов наркотиков, включая героин, всех видов сексуальных практик, включая педофилию, хранение-ношение всех видов оружия, включая огнестрельное, и т. д. С важными оговорками, но мы сейчас не про это.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Как разграбили СССР. Пир мародеров
Как разграбили СССР. Пир мародеров

НОВАЯ книга от автора бестселлера «1991: измена Родине». Продолжение расследования величайшего преступления XX века — убийства СССР. Вся правда о разграблении Сверхдержавы, пире мародеров и диктатуре иуд. Исповедь главных действующих лиц «Великой Геополитической Катастрофы» — руководителей Верховного Совета и правительства, КГБ, МВД и Генпрокуратуры, генералов и академиков, олигархов, медиамагнатов и народных артистов, — которые не просто каются, сокрушаются или злорадствуют, но и отвечают на самые острые вопросы новейшей истории.Сколько стоил американцам Гайдар, зачем силовики готовили Басаева, куда дел деньги Мавроди? Кто в Кремле предавал наши войска во время Чеченской войны и почему в Администрации президента процветал гомосексуализм? Что за кукловоды скрывались за кулисами ельцинского режима, дергая за тайные нити, кто был главным заказчиком «шоковой терапии» и демографической войны против нашего народа? И существовал ли, как утверждает руководитель нелегальной разведки КГБ СССР, интервью которого открывает эту книгу, сверхсекретный договор Кремля с Вашингтоном, обрекавший Россию на растерзание, разграбление и верную гибель?

Лев Сирин

Публицистика / Документальное
Бывшие люди
Бывшие люди

Книга историка и переводчика Дугласа Смита сравнима с легендарными историческими эпопеями – как по масштабу описываемых событий, так и по точности деталей и по душераздирающей драме человеческих судеб. Автору удалось в небольшой по объему книге дать развернутую картину трагедии русской аристократии после крушения империи – фактического уничтожения целого класса в результате советского террора. Значение описываемых в книге событий выходит далеко за пределы семейной истории знаменитых аристократических фамилий. Это часть страшной истории ХХ века – отношений государства и человека, когда огромные группы людей, объединенных общим происхождением, национальностью или убеждениями, объявлялись чуждыми элементами, ненужными и недостойными существования. «Бывшие люди» – бестселлер, вышедший на многих языках и теперь пришедший к русскоязычному читателю.

Дуглас Смит , Максим Горький

Публицистика / Русская классическая проза
Набоков о Набокове и прочем. Интервью
Набоков о Набокове и прочем. Интервью

Книга предлагает вниманию российских читателей сравнительно мало изученную часть творческого наследия Владимира Набокова — интервью, статьи, посвященные проблемам перевода, рецензии, эссе, полемические заметки 1940-х — 1970-х годов. Сборник смело можно назвать уникальным: подавляющее большинство материалов на русском языке публикуется впервые; некоторые из них, взятые из американской и европейской периодики, никогда не переиздавались ни на одном языке мира. С максимальной полнотой представляя эстетическое кредо, литературные пристрастия и антипатии, а также мировоззренческие принципы знаменитого писателя, книга вызовет интерес как у исследователей и почитателей набоковского творчества, так и у самого широкого круга любителей интеллектуальной прозы.Издание снабжено подробными комментариями и содержит редкие фотографии и рисунки — своего рода визуальную летопись жизненного пути самого загадочного и «непрозрачного» классика мировой литературы.

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Николай Мельников

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное