Но глубочайшими пессимистами выйдя из русской революции через одну дверь, первые русские марксисты неменьшими оптимистами возвращаются в нее через другую. «Такое положение дел было бы вполне безнадежно, если бы указанное движение русских экономических отношений (выше мы читаем «старая система натурального хозяйства уступает место товарному производству и тем самым открывает огромный внутренний рынок для крупной промышленности») не создавало новых шансов успеха для защитников интересов трудящегося класса. Разложение общины создает у нас новый класс промышленного пролетариата. Более восприимчивый, подвижной и развитой, класс этот легче отзывается на призыв революционеров, чем отсталое земледельческое население. Между тем, как идеал общинника лежит назади, в тех условиях патриархального хозяйства, необходимым политическим дополнением которых было царское самодержавие, участь промышленного рабочего может быть улучшена лишь благодаря развитию новейших, более свободных форм общежития».
Сначала рабочее движение в России отнюдь не носило революционного характера: достаточно сказать, что самым эффектным моментом первой русской стачки была подача прошения рабочими Александру Александровичу. Из записок Кропоткина мы знаем, что революционная пропаганда среди петербургских ткачей велась чайковцами (кружок народников) еще в самом начале 70–х годов. А среди механических рабочих у чайковцев была целая небольшая школа – человек в 30. Но, по словам того же Кропоткина, к практическим результатам вся эта пропаганда и агитация не приворили: стачечное движение началось только тогда, когда его вызвали объективные условия. И благодаря этим последним, совершенно не зависимо от «внушений» со стороны, движение должно было принять революционный характер: участие «бунтарей» было здесь только случайностью.
Петербургские стачки 1878–1879 годов были чисто оборонительными: это была самооборона против ухудшения условий труда, а не борьба за их улучшение. Но ухудшение вызывалось причинами в пределах буржуазного хозяйства неотвратимыми: благодаря кризису падала предпринимательская прибыль, и благодаря тому же кризису предпринимателю не на чем было возместить свои убытки, кроме заработной платы его рабочих. Нужно было или распустить часть этих последних (в Московском районе так именно и поступали), или уменьшить плату всем – иногда и то, и другое сразу. Так или иначе, налицо оказывалась масса безработных или недорабатывающих, масса озлобленных и не видящих выхода из своего положения. Стачки не улучшали его, как это бывает со стачками наступательными, в период благоприятной промышленной конъюнктуры.
В сущности, в пределах буржуазного хозяйства, повторяем, результат этот неотвратим: предпринимателю «не из чего» уступать рабочим – иначе говоря, он мог бы уступить только путем уменьшения своей прибыли ниже обычного минимума, – а какой же предприниматель захочет это сделать? Если же предприниматель ведет дело в кредит, то ему и фактически «не из чего» уступать иногда, ибо проценты кредиторам он должен платить прежние, и уменьшившейся прибыли может на это и не хватить: уступи он рабочим – его ждет банкротство.
Следовательно, забастовки на почве кризиса дают в руки пропагандиста единственные по своей силе аргументы против буржуазного строя вообще. Мы не знаем, насколько воспользовались этим случаем тогдашние «бунтари» – народники. Кажется, они использовали положение довольно плохо: более активные их элементы уже тогда тяготели к политической агитации, а менее активные просто ничего не умели сделать именно в силу малой своей активности. Но предшествующая пропаганда, тянувшаяся не один год, и ясное, как кристалл, экономическое положение сделали свое, не зависимо от уменья или неуменья вращавшейся среди рабочих интеллигентной молодежи. Именно конец 70–х годов видел появление в русской рабочей среде первых и, для первого случая, очень ярких проблесков социализма.
История первых рабочих социалистических организаций в России чрезвычайно типична для эволюции нашего рабочего движения. Первым, из успевших оформиться был Северный союз русских рабочих, возникший, может быть, уже в 1877 году – хотя выступил на сцену он только в декабре следующего, 1878 года, параллельно с упоминавшимся нами выше стачечным движением в Петербурге, а свою программу он опубликовал в январе 1879 года. Почти немедленно после этого Союз пал жертвою провокации, которая свила себе гнездо в его среде с самых первых дней его существования. Не приходится говорить поэтому о деятельности Союза, – была лишь попытка организации, что, однако, не лишает Союз крупного исторического значения. Характерно, прежде всего, то, что оба его основателя принадлежали к крайнему левому крылу тогдашних революционеров: Виктор Обнорский был очень близок к набатовцам, Степан Халтурин явился потом одной из самых ярких фигур народовольческого террора, – ему принадлежит устройство взрыва в Зимнем дворце 5 февраля 1880 года.