Критика русской истории. «Ни бог, ни царь и ни герой»

Совокупность всех изложенных и многих других причин влекла за собою, как показал опыт, возникновение беспорядков, а необходимость для прекращения их прибегать к содействию войска в достаточной степени свидетельствовала о настоятельности приступить к составлению в развитие действующего фабричного законодательства таких нормальных правил, которые, ограничивая в известной степени произвол фабрикантов, способствовали бы устранению в будущем прискорбных случаев, имевших место в Московской и Владимирской губерниях».

Если припомнить, что фабричное законодательство входило уже в программу Лорис – Меликова, картина будет совершенно закончена: мы имеем несомненный опыт – осуществить на русской почве «социальную монархию», о которой любил помечтать тогда и Бисмарк, и – в дни своей юности – Вильгельм II. «Мы знаем нужды рабочих не хуже ваших социалистов, – самодовольно говорил знаменитый Судейкин еще в 1881 году попавшему к нему на допрос рабочему, – мы сами социалисты, но социалисты мирные…».

Несомненный упадок революционного рабочего движения в середине 80–х годов показывает, что контрмина под революцию была подведена довольно удачно. Дело стояло хуже, чем не только в дни расцвета «Народной воли», но едва ли не хуже даже, чем во времена чайковцев. Работавшая в 80–х годах в Петербурге преимущественно среди металлистов, «благоевская» группа, теоретически, по словам очень к ней расположенного историка социал – демократической партии, ухитрилась отстать даже от Северного рабочего союза: а мы знаем, что как раз теоретическая выдержанность отнюдь не составляла сильной стороны этой последней организации. Практическое положение достаточно характеризуется тем, что группа «состояла исключительно из одних интеллигентов» и дальше связей с отдельными рабочими не шла. И Плеханов, вероятно, был прав, когда он явно беспокоился в те дни: устоят ли рабочие перед соблазном «социального» миража? «Без политических прав вы никогда не добьетесь экономической независимости», – писал он в издававшейся «благоевскою» группой газете «Рабочий». Но моральные увещания не изменили бы дела, если бы не пришла на помощь та экономическая революция: промышленный подъем сразу вырвал почву из – под ног у «мирных социалистов».

Борьба между рабочими и предпринимателем из – за уровня заработной платы, с одной стороны, уровня прибыли – с другой, происходит и при подъеме так же, как и во время кризиса: но условия этой борьбы иные. По мере подъема прибыль растет, и растет всегда быстрее заработной платы. Предпринимателю есть с чего «спустить», и хотя он старается присвоить себе возможно большую долю прибавочного продукта, но в случае надобности он может увеличить плату своим рабочим и не терпя «убытков», т. е. не понижая своей прибыли ниже обычного уровня и не рискуя стать банкротом. Теперь для рабочих открывается возможность борьбы за улучшение условий существования даже и в пределах буржуазного хозяйства.

Борьба эта облегчается еще тем, что предпринимателю при подъеме крайне невыгоден малейший перерыв в производстве: не говоря уже о прямом убытке от остановки течения золотой реки, льющейся в его карман. При подъеме новые предприятия растут, как грибы, – стоит потерять рынок на минуту, как на нем появились уже десятки конкурентов. Оттого в минуты наиболее интенсивного подъема предприниматель готов примириться даже с существованием рабочих организаций, лишь бы не терпеть разорительных остановок в производстве – предупредить забастовки: на промышленном подъеме выросла «фабричная конституция» Англии.

Рабочие, само собою разумеется, смотрят на предмет с другой стороны, и для них подъем всюду бывает периодом стачек особенно интенсивных и победоносных, – стачек наступательных в противоположность оборонительным стачкам периодов упадка.

* * *

Промышленный подъем 90–х годов был и у нас временем повышения заработной платы. Но те же 90–е годы отмечены в то же время интенсивным забастовочным движением. Всего менее можно отнести это последнее на счет пропаганды. Она, правда, не прекращалась ни на минуту, но район ее влияния был крайне незначителен, и, что более важно, по характеру своему она отличалась чрезвычайной скромностью и умеренностью.

Когда, согласно решению Международного социалистического конгресса в Париже (в 1889 году), 1 мая стало официальным праздником рабочих всего мира, на русской территории это решение было проведено в жизнь только поляками: целый ряд варшавских фабрик стоял 1 мая 1890 года; была демонстрация, были, разумеется, аресты.