Это противоречие капиталистического общества образует ось философии Герберта Маркузе, особенно в ее поздней фазе[28]
. Его книга «Одномерный человек», вышедшая в 1964 году, сконцентрирована на этой проблеме[29]. Маркузе развивает в ней заимствованную у Макса Вебера идею превращения рациональности в иррациональность.Характерным для империалистической системы он считает то, что техника в ней становится инструментом подавления,
[12]
техника понимается и как машинная организация, и как техническая организация управления, как система машин и как бюрократия. По его мнению, именно техника влечет за собой все новые и новые, «более действенные и более совершенные формы социального контроля и социальной связи»[30]
.Конечно, Маркузе известно, что эта система технологического контроля всегда, то есть во всех эксплуататорских обществах, была орудием господства; однако в то время как раньше она функционировала с помощью осязаемых форм принуждения, которые нельзя было не заметить, сегодня, согласно Маркузе, для нее характерна новая черта: хотя принуждение не исчезло, механизм подавления действует «больше техническим путем… чем с помощью террора», путем растущей производительности труда и повышающегося жизненного уровня»[31]
.Таким образом, обнаруживается примечательный факт, что в империалистическом обществе «технологический контроль» оказывается «воплощением самого разума на службе всех социальных групп и интересов»[32]
, иррациональные «оковы порабощения» Макса Вебера становятся воплощением разума. Здесь мы, по мнению Маркузе, сталкиваемся с одним из самых тревожных аспектов прогрессирующей капиталистической цивилизации: с «рациональным характером ее иррациональности»[33].Измеренное масштабом веберовского понятия формальной рациональности, это общество представляется Маркузе рациональным, и именно в том смысле, что его процессы широко поддаются исчислению, его мёханизм подавления можно калькулировать. Однако рассмотренное по существу, взятое как целое, оно оказывается иррациональным, каким бы формально рациональным оно ни представлялось. Оно противоразумно потому, как аргументирует Маркузе, что его производительность служит не раскрытию, а разрушению человеческих способностей, что его мир сохраняется только путем постоянной угрозы войны, а его рост зависит от подавления дремлющих в его недрах возможностей»[34]
.Хотя, как мы покажем в дальнейшем, критика культуры Маркузе остается анонимной, классово индифферентной, ее объектом служат важные формы проявления империалистического классового общества[35]
. Так, в качестве объекта критики выступает одна из наиболее характерных и новых по своим масштабам черт этого общества — система манипулирования индивидуальными и общественными потребностями и способами поведения с помощью совершенной техники и огромного аппарата. Результатом этого чудовищно усилившегося процесса манипулирования оказывается для массы населения, как считает Маркузе, «не приспособление, а[13]
Несомненно, эти рефлексии содержат рациональное зерно. В условиях государственно-монополистического капитализма на его поздней фазе отношения капитала кажутся более завуалированными, чем прежде. Эксплуатация рабочего капиталистом совершается под покровом вещной зависимости, функциональных отношений, подчинения якобы классово нейтральной и поэтому анонимной управленческой иерархии. Создается впечатление, что противоречия империализма утратили свой социальный характер, они представляются противоречиями высокоразвитого производства, противоречиями научно-технической революции, как таковой. Одновременно с маскировкой отношений эксплуатации происходит значительное изменение структуры, усиливается дифференциация рабочего класса. Этому способствует искусная денежная политика империалистических концернов, целенаправленное распределение привилегий и прав. Все это питает иллюзии, будто бы классовая поляризация при капитализме преодолена.