Этот взгляд великого воителя, увидевшего за уничтожением всего лишь житейскую коллизию, с тех пор всецело покорил меня — как знак высокого здоровья жизни, которую не страшат раны от поверхностных кровавых порезов. Так, я испытываю удовлетворение, вспоминая слова, которые приводили в такое негодование Шатобриана,— слова «большой расход», которые имел обыкновение иногда бормотать себе под нос Наполеон в те минуты томительного бездействия полководца во время битвы, когда резервы еще на марше, а боевые порядки его армии тают среди бушующего огня и стали, атакуемые конницей противника или обстреливаемые подтянутой врагом артиллерией. Это слова, которых очень недоставало бы, если бы они не были произнесены, обрывки разговора с самим собой у пышущей жаром печи, в которой в дыму и огне происходит процесс высшей очистки духа, дистиллирующегося в эссенцию нового века.
В основе такого языка — доверие к жизни, которая не терпит и не ведает пустоты. Вид ее полноты и изобилия позволяет нам забыть о тайных знаках боли, которые отделяют друг от друга две стороны равенства — того равенства, которое составляют здесь работа челюстей гусениц и исчезающая живая ткань листа
И «взгляд великого воителя» у Юнгера похож на взгляд биолога. Поэтому в его политическом восприятии неявно присутствует нечто от свойственного биологу признания великой пульсации живого между продолжением жизни и смертью. Но он игнорирует тот порог, который отделяет естественную смерть от политической насильственной смерти. Таким образом, он переносит биологические представления на великие сражающиеся «организмы», которые ведут борьбу за гегемонию и выживание. Юнгер совершенно сознательно стирает границы между зоологией и социологией. Война — это, на самом деле, феномен «духовного животного мира». Юнгер провоцирует нас, выступая в роли политолога-энтомолога, рассматривая политику так, как наблюдают за жизнью насекомых. Его психологический трюк состоит в том, чтобы смотреть на все одновременно и с точки зрения насекомого, и с точки зрения исследователя, наблюдающего за ним; он проникает мысленным взором как в жрущую гусеницу, так и в пожираемый лист; с обостренным чувственным восприятием он направляется на полыхающий огнем передний край, но в то же время остается, сохраняя холодный рассудок, на командной высоте, с которой картина битвы открывается как эстетическое зрелище. Это раздвоенное Я соответствует Я политического шизофреника. «Страх пожирает души». Ужасы войны опустошили его душу без остатка, и пустая оболочка ее ищет спасения, возносясь на отдаленную холодную планету, откуда мертвое Я наблюдает за своим собственным выживанием.
Взгляд, устремленный к звездам, был типичной формой веймарских альгодицеи. Главным из теоретиков, их разрабатывавших, был почти забытый ныне, но очень популярный в те времена астроном Бруно Бюргель, знаток небес номер один в Веймарской республике,
занимавшийся на досуге философией и собравший аудиторию в несколько сот тысяч читателей своими юмористически-меланхолическими рассуждениями о месте человека в космосе. В политическом плане он был создателем теории «классового примирения», компромисса между работниками и предпринимателями. На протяжении десятилетий он трактовал астрономию как своего рода душеспасительные беседы для растерявшихся и дезориентированных мелких буржуа. Его книга «Наука о небе» (Himmelskunde), недавно опять вышедшая в свет, выдержала небывалое количество переизданий и выпускалась огромными тиражами. И его биография «От рабочего до астронома» (1919) уже к началу тридцатых годов была продана в количестве ста тысяч экземпляров *.
В книге «Ты и космос. Картина мира, нарисованная Бруно Бюргелем» (1930) мы обнаруживаем раздел с изложением натурфилософских убеждений автора, озаглавленный «Великий закон». Угнетающий или возвышающий — тут уж пусть каждый решает сам — космизм астрономического образа мышления ослаблял напряжение политике-моральных судорог веймарской «микрополитики». Однако внутренняя пустота неудержимо разрасталась. Разве Бюр-гель не требует — в ненавязчивой, юмористической манере — само-замораживания субъектов? То, что Бюргель именует «великим законом»,— это феномен волнового, колебательного движения, который он пытается проследить от электромагнитных и акустических колебаний до превращений, претерпеваемых человеческими культурами.
Гребень и ложбина волны неуклонно сменяют друг друга. Сначала вверх, затем глубоко вниз, снова подъем, снова спуск, и, наконец, волна тихо уходит в песок. Падает лист, время его закончилось, предназначение его исчерпано, он превращается в гумус, из которого вырастет новая жизнь...