Критика цинического разума

– То-то и есть, что но… – кричал Иван. – Знай, послушник, что нелепости слишком нужны на земле. На нелепостях мир стоит, и без них, может быть, в нем совсем ничего бы и не произошло. Мы знаем, что знаем!..

…О, по моему, по жалкому, земному евклидовскому уму моему, я знаю лишь то, что страдание есть, что виновных нет, что все одно из другого выходит прямо и просто, что все течет и уравновешивается, – но ведь это лишь евклидовская дичь… Что мне в том, что виновных нет и что я это знаю, – мне надо возмездие, иначе ведь я истреблю себя… Слушай: если все должны страдать, чтобы страданием купить вечную гармонию, то при чем тут дети, скажи мне, пожалуйста? Для чего они-то тоже попали в материал и унавозили собою для кого-то будущую гармонию?..

Достоевский Ф. Братья Карамазовы

И мрачный Великий инквизитор Достоевского – это лишь по видимости фигура из христианского Средневековья, точно так же как Мефистофель Гете лишь по видимости черт из эпохи христианства. В действительности и тот и другой принадлежат современности XIX века, один – как эстетик и эволюционист, другой – как представитель нового, цинического политического консерватизма. Как и Фауст, Великий инквизитор есть проекция в XVI век развившихся идеологических противоречий XIX столетия; как в духовном, так и во временном отношении он стоит ближе к таким фигурам, как Гитлер и Геббельс, Сталин и Луначарский, чем к исторически существовавшей испанской инквизиции. Однако не слишком ли фривольно ставить достойного христианского кардинала по соседству с такими фигурами? Диффамация – обвинение серьезное, тут требуется оправдать себя серьезными доказательствами. Они могут быть извлечены из истории Великого инквизитора, как ее рассказывает Иван Карамазов: