Критская Телица

Припомнил, куда и почему забрел.

Сознание работало вполне отчетливо, тело повиновалось беспрекословно, хотя остаткам Дионисовых даров еще предстояло некоторое время кружить и гудеть по каждой жилке. Эпей зажмурился, крепко растер лоб тыльной стороной левой кисти, вновь открыл глаза.

Он лежал в непроницаемо темной сени векового дуба, устроившись меж толстых длинных корней, тянувшихся далеко в стороны. По-летнему желтая, большая луна обливала окрестную рощу медовым сиянием.

Деревья росли столь редко, что мачтовые алеппские сосны, чьи мохнатые лапы напрочь отбирают у почвы солнце, близ которых не растет даже неприхотливая трава, не говоря уж о нежных побегах лиственных пород, мирно перемежались с вечнозелеными дубами.

Стояло безветрие, царила тишина.

Снедаемый неодолимым желанием уснуть, Эпей доплелся до вожделенного убежища уже во мраке и тотчас угнездился близ огромного ствола, не слишком-то заботясь о дальнейшем. Как выяснилось, надлежало чуток помедлить по дороге и хотя бы впрок напиться воды, ибо ни бурдюка, ни завалящей фляжки у мастера не было.

Эпей облизнул запекшиеся губы, сел и начал думать вслух.

— Кажется, мы сваляли немалого дурака, дружище. Забрели гарпиям на закорки да шлепнулись, аки скоты зарезанные. Ни родничка, ни ручейка загодя не присмотрели. А теперь ищи-рыскай... Селена[15], правда, на подмогу вышла, все легче. Давай-ка рассудим толком и не торопясь. Эдакий лесок не от великой засухи вымахал. И не где-нибудь вымахал, а у самой что ни есть горной подошвы, правильно? Значит, если не речушка, то струйка сколь угодно паршивенькая иметься должна. Только вот он, вопрос окаянный: где? Не журчит, не булькает... Ладно, сейчас на розыски отправимся, помоги нам Артемида-охотница...

Резко вскочив, Эпей ощутил немедленное головокружение. В глазах потемнело.

— Н-да, приятель... С Бромием[16] дружи, да ухо востро держи. Чем они, подлые, винишко разбавляют? Не иначе, зельем каким поганым... Для пущей крепости, сатир их аркадский забодай! Эх, водички бы хлебнуть...

Не в силах немедленно исполнить это желание, Эпей занялся делом прямо противоположного свойства, и в лесу действительно раздалось журчание — однако недолгое. Любопытно заметить: вокруг не было ни души, а мастер по привычке приблизился к дереву, обратился лицом к стволу.

Старый дуб, оскорбленный подобной неблагодарностью, обронил прямо на макушку Эпея увесистый желудь.

Умелец выругался.

На родине, в далекой Аттике, среди отрогов благоухающей медоносными цветами Гиметты, Эпей рисковал бы получить в голову камень из разбойничьей пращи. Или проснуться с весьма небрежно перерезанным горлом. Или достаться на поздний ужин либо ранний завтрак стае волков. Мог не понравиться вепрю-одинцу или, напротив, чрезмерно полюбиться ядовитой змее.

Но здесь, на густонаселенном южном острове, разбойников истребили подчистую, а самым крупным и опасным хищником был хорек. Змеи отчего-то пресмыкались в областях, обитаемых преимущественно эгеокретами[17], а близ Кидонии водиться не желали. Мастеру не грозило ничто.

Однако внезапный щелчок по темени, да еще полученный в самую неподходящую минуту, кого угодно заставит подскочить и выругаться. Эпей не представлял исключения.

— Наверно, дриада[18] рассердилась, — промолвил он, успокоившись. — Ну, прости, пожалуйста, я тебя не хотел обидеть. Ухожу, ухожу, спасибо за приют...

Еле слышно мурлыча веселую моряцкую песенку, Эпей выступил на озаренную лунным светом поляну и начал неспешно пересекать ее.

Следовало отыскать ручей, утолить жажду и додрематъ до рассвета.

* * *

Элеана собственноручно подала Ифтиме небольшой серебряный сосуд. Советница омочила палец в заранее прокипяченном оливковом масле, умастила девичьи губки, не умевшие произнести ни слова ни по-критски, ни по-египетски.

Опрокинула царицу навзничь, сунула ей под ягодицы подушку.

Порхнула прочь, укрылась в небольшой нише, прошуршала занавеской.

Предшествуемый Алькандрой, в опочивальню вступил Идоменей.

После роскошной, пышной Аспазии сестра не произвела на венценосца особого впечатления. Царь довольно скептически обозрел предлагаемые, на сладкое прелести, слегка заметно пожал плечами, весьма заметно поник уже взятым наизготовку дротом.

Алькандра бросилась к Идоменею, преклонила колени, пустила в дело уста. Через несколько мгновений государь опять исполнился боевого духа, и был поспешно препровожден до назначенных рубежей.

Схватка состоялась долгая, беспощадная, умеренно кровопролитная и отменно славная. Укушенный в плечо и слегка поцарапанный лавагет оценил, тем не менее, стратегические преимущества узкой теснины перед просторным урочищем и сражался вовсю. А удрученная первоначальным вторжением Арсиноя вскоре уступила, сдалась и приветствовала неприятельскую победу исступленными кликами.

Брачная церемония завершилась к обоюдной радости юных супругов.

— Любовь да согласие отныне и впредь! — торжественно провозгласила верховная жрица. — Вам на счастье, острову на благо.

Почтительнейшим образом Идоменея отправили спать.

Ифтима выскользнула наружу.