Крючок для пираньи

И вновь они долго, старательно пенили воду, выскакивая из нее, как поплавки, при особенно резких движениях, плюхаясь назад с шумом и фонтаном брызг. Самое трудное сейчас — внушить себе, что ты в самом деле продвигаешься к берегу. Все так и есть, пусть на десять, двадцать метров, но продвигаешься… и не в силах избавиться от ощущения, что плескаешься на месте. Слишком много воды вокруг. И никаких ориентиров. Пусть кому-то такое сравнение покажется кощунственным, но Мазуру приходило в голову, что Мересьеву было гораздо легче. Он хоть и полз с покалеченными ногами, но мог, что ни секунда, оценивать преодоленное расстояние, намечать себе цели, чувствовать под собой твердую опору…

— Мать твою… — хрипел Кацуба, которого не видно было из-за соленых брызг. — Мать твою… Мартышкин труд…

«Неужели начинается? — со страхом подумал Мазур. — Рановато, черт…»

— Плыви, — сказал он, задыхаясь. — Ничего другого не остается. А если начнешь фокусничать, поплыву один. Некогда разводить церемонии…

— Не суетись, — прохрипел Кацуба. — Будем плыть…

Мазур не сразу понял, что звук, который он слышит — посторонний, что это не в ушах шумит, а над морем разносится пароходный гудок. Очень скоро он повторился — пронзительный, долгий, сладчайший…

Глава двадцать седьмая Синее море, Белый пароход…

Кацуба попытался выскочить из воды хотя бы наполовину, оглядеться. Ничего у него, конечно, не получилось, плюхнулся утюгом, ушел вод воду, вынырнул, отфыркиваясь.

— Корабль! — заорал он так, словно хотел докричаться до противоположного берега, сиречь Канады.

Мазура прошила мгновенная блаженная усталость. Слишком рано для галлюцинаций, так что корабль, несомненно, настоящий…

Он рванул с пояса красный цилиндрик, определил направление ветра, развернулся двумя сильными гребками — чтобы не нанесло дым в физиономию по ветру — выдернул стальное колечко и вытянул руку.

Над водой заструился, густея, поднимаясь все выше, оранжевый дым.

— Слушай, — окликнул Кацуба. — А если это…

— Другие предложения есть? — огрызнулся Мазур. — Не слышу что-то.

Не без труда справившись с застежками комбинезона, Кацуба извлек «Макаров», перевернул его дулом вниз. Из дула вытекла струйка воды.

— Вот то-то, — сказал Мазур, чувствуя, что промок насквозь. Вода, правда, давно степлилась. — Не вижу выхода… Гудок, я тебе скажу, довольно мощный, судно должно быть крупное…

— Хорошо бы «Достоевский»… — мечтательно сказал Кацуба.

— А другим здесь и взяться неоткуда. Давай, включай свою дымовуху.

Кацуба сорвал кольцо, неожиданно фыркнул.

— Ты что? — поинтересовался Мазур. — С ума сходить вроде бы рановато, и часу в воде не болтаемся…

— Да вспомнил вдруг документальный фильм. Классе в третьем смотрел. Про космонавтов. Совершенно та же сцена — лежит себе на воде в красном скафандре, такую же дымовуху держит…

— Я тоже что-то такое помню, — сказал Мазур.

Попытался оглядеться, но в поле зрения были только невысокие волны. Оба покачивались на воде, испуская дым, пытаясь отогнать дурные предчувствия.

Потом сбоку надвинулся шум мотора. Над Мазуром неожиданно оказался чистенький, бело-кремовый борт, вдоль которого тянулся леер. Несколько рук подхватили его под мышки и под коленки, перевалили через борт.

Рядом тут же оказался Кацуба. Сразу несколько человек накинулись с вопросами, перебивая друг друга. Гражданские морячки в полной форме, чистенькие, аккуратные, как с картинки, — по нынешним временам большая редкость. Точно, «Достоевский».

Мазуру никак не удавалось сесть нормально — Кацуба, тот и вовсе ворочался в надутом комбинезоне, словно перевернутая на спину черепаха — и ему кинулись было помогать, сами плохо представляя, что нужно делать.

— Да все нормально, ребята, — сказал он бодро, справился с застежками-пряжками, расстегнул костюм сверху донизу и, изгибаясь, выполз из него.

Сразу стало холодно на ветру. Он был мокрехонек.

— Откуда? — спросил единственный среди находившихся в мотоботе, щеголявший офицерскими нашивками.

— «Морская звезда», — сказал Мазур, косясь на банку. — Затонула с час назад.

Тот уставился недоверчиво:

— Вы же с нами рядом в порту швартовались…

— Ценное наблюдение, — сказал Мазур.

Огляделся. Кабельтовых в трех белел красавец «Федор Достоевский», даже отсюда можно было рассмотреть, что вдоль борта словно бы протянулась тройная пестрая кайма — это на всех палубах толпились ярко одетые туристы, получившие нежданно совершенно бесплатное развлечение, не включенное в стоимость билета.

— Позвольте! Погода прекрасная, никакого штормового предупреждения, корабль у вас был отличный… Как вас угораздило на спокойной воде?

— Знаете, я об этом поговорю с капитаном, — сказал Мазур, ежась от знобкого ветерка.

— Морской змей, — сказал Кацуба, лязгая зубами. — Вынырнул, паскуда, под самым бортом, да как давай корму жевать…

Молодые матросы таращились на него, определенно решая для себя нелегкий вопрос: рехнулся спасенный от радости или в самом деле не врут бульварные газетки?