Крючок для пираньи

Хорошо еще, ему не нужно было изощряться в роли примадонны — он попросту помалкивал, изредка вступая с анекдотом или невыдуманным случаем из морской жизни (естественно, никак не ассоциировавшимся у слухачей с военными), а водочку попивал крайне умеренно, поскольку вскоре предстояло идти под воду. Почти так же держался и Вася Федичкин. Зато Кацуба старался за троих, по интеллигентской привычке тараторил без умолку, не слушая собеседников, стремительно надирался, роняя на пол то вилку, то кусок осетрины, бессмысленно ржал и откровенно лез к Свете с руками и сальными намеками. Света, с точки зрения непосвященного слушателя уже изрядно рассолодевшая, сначала хлопала его по лапам, потом откровенно послала на исконно русские буквы и заявила, что в присутствии настоящих мужчин вроде ее обожаемого Микушевича доценту лучше бы оставить руки при себе. Кацуба обиделся, а Шишкодремов его утешал по доброте душевной. Потом оба грянули во всю ивановскую:

— Ой мороз-мороз, не морозь меня…

После чего Света заставила их заткнуться и всучила Мазуру гитару, он с натуральным пьяным надрывом исполнил забытый шлягер:

Wait for me, and I’ll return,
Wait, despite all pain.
Wait when sorrow, chill and stern,
Follows yellow rain…[4]

Это привело Кацубу в состояние стойкой печали, он в голос принялся скорбеть над собой и над миром, как ни пытался добрый Шишкодремов его утешить немузыкальным распеванием бравой иноземной песни:

В путь! В путь! Кончен день забав,
пришла пора!
Целься в грудь, маленький зуав,
и кричи «Ура!»

Словом, было не особенно весело, зато шумно. Как выражался бездарный самодержец Николай Второй, пили дружно, пили хорошо. Мазур прекрасно понимал, что происходит, для чего все это сюрреалистическое действо затеяно: любой аналитик серьезной конторы, трудолюбиво прослушав запись, поневоле составил бы совершенно превратное представление о характерах, личностях и психологических характеристиках членов группы, равно как и о взаимоотношениях меж ними… Словно смотрел в кривое зеркало, искажавшее каждое движение.

— Морду набью! — взревел Кацуба.

— Кому? — вяло полюбопытствовал Шишкодремов.

— А всем. Загнали, бля, на край географии, институту — башли, а нам торчать в этой дыре…

— Тебе-то в воду не лезть, — сварливо вступил Вася.

— Ну, ты, сюпермен… Ребята, а не загнать ли нам туфту? Вы там быстренько поплаваете, доложите, что все чисто, — и полетим себе в град Петра?

— Но отчего-то же они загибались? — засомневался Вася.

— И пусть их… Мало ли от чего… Шишкодремов, не заложишь, если погоним туфту?

— Да мне самому уже успело здесь обрыднуть… — с пьяной откровенностью признался Шишкодремов. — Уже успело…

— Ох, да ну вас, — заявила Света. — Микушевич, бери гитару и пошли к тебе. Там-то мы споем…

Мазур взял гитару и поплелся за ней, не оборачиваясь. Снова со стола полетела посуда, Кацуба шумно печалился — Мазур догадывался, что после их ухода «доцент» начнет жаловаться оставшимся на пошедшую наперекосяк жизнь и шлюху Светку, порываться набить морду сопернику, а остальные, понятно, будут его старательно унимать. Скорее всего, снова пойдет разговор о туфте — нужно подкинуть эту идею неизвестному слухачу, а потом посмотреть, что из этого выйдет и выйдет ли вообще… Впрочем, это уже не его заботы.

Глава четвертая Лицедеи и визитер

Света шествовала по коридору совершенно непринужденно, что-то мурлыкая под нос, а Мазур тащился за ней, чувствуя себя прямо-таки совращаемой гимназисткой, обманом завлеченной в гнездо порока. Хорошо еще, идти пришлось недолго, и потому он не успел окончательно пасть духом.

Времени она терять не стала — едва заперли двери, Света энергично кинулась ему на шею, громко сообщая, как она рада, что удалось, наконец, избавиться от шефа-неврастеника, а потому не стоит терять драгоценного времени. Мазур еще успел подумать, что чертова девка, вне всяких сомнений, поставила его поближе к одному из выявленных микрофонов. И грустно покорился судьбе. Платье на ней он принялся расстегивать так неловко, словно впервые в жизни разоблачал женщину, — и у него осталось стойкое убеждение, что Света хохочет не по роли, а вполне искренне. Как-никак была не в пример пьянее — он-то пропустил всего пару рюмок.