Кривая дорога

Защитники удивлённо переглянулись. Проверить, не врёт ли Всемила, никому в голову не пришло.

– Пойдёшь к повитухе? – я тряхнула дурочку. Лицо некрасиво сморщилось, светлые очи превратились в узкие щёлочки, кокошник давно сбился набок.

– Не пойду… – прохныкала Всемила.

– Пойдёшь, спрашиваю, доказывать, кто тебя соблазнил, али правду признаешь?

– Не пойду, не признаю! – кричала упрямица, заливаясь слезами.

– Да не мучай ты девку, – послышались неуверенные просьбы из толпы, – набрехала, с кем не бывает…

– Вы за клевету этой девки нас только что чуть насмерть не забили, – возмутилась я, – я её теперь живьём сожрать могу!

Серый искоса глянул на меня: правда собираюсь или только угрожаю? Но меня и не тянуло обратиться. Волчица и так держалась рядом, вкладывала силу в ладони, но теперь уж прекрасно понимала, когда не надо вздыбливать шерсть.

– Ну-ка разошлись! – снова вступил Светолик.

– Вот-вот, разошлись, – поддакнула я.

– Ты тоже, – обратился харчевник ко мне, – пусти Всемилу.

Самострел многозначительно указал на меня. Серый сдвинулся, закрывая харчевнику обзор:

– Фрось, правда, пусти. Не трогал я её. И она это знает.

Всемила уже и не пищала, только неуклюже отползала, а Серый ухватил меня за плечи и поднял с пола, на котором я так и осталась сидеть без сил, прижал к груди и повёл к выходу:

– Ну его, болото это. Как можно скорее уйдём, – шепнул он мне на ухо.

Я сидела на скамье и безразлично глядела в стену. Весея уже залезла на полати, отгородившись от молодых занавеской: даже тихого дыхания не слыхать. Серый заключил меня в объятия такие крепкие, что ещё чуть и затрещали бы рёбра, упёрся подбородком в макушку, поглаживал по спине и молчал.

Молчание затягивалось.

– Фросенька, я боюсь за тебя.

– Я вполне могу за себя постоять. Сам видел.

Серый обнял меня ещё крепче и горько вздохнул:

– К сожалению, видел…

Помолчали.

– Тебе тяжело?

Я передёрнула плечами:

– Ну ты б чуть руки расслабил, а то придушишь ненароком.

Муж засопел: отпускать не хотелось. Будто завтра расстаёмся.

– Тебе тяжело ладить с волчицей?

«Уже нет».

– Немного.

– Прости меня.

– Ты дурак, – сделала я вывод.

– Это точно. Я снова всё запутал. В Озёрном Краю я искал человека… волка, который бы помог тебе привыкнуть. И вчера ночью напал на его след.

– Нашёл? – равнодушно поинтересовалась я.

– Лучше бы не находил…

– Он не поможет?

– Он сумасшедший.

– А я – нет? – я и сама уже сомневалась, в своём ли мы уме. Два неприкаянных оборотня. Без дома и семьи. Без родного угла и давно забывшие обо всём на свете, кроме спасения собственных шкур. Разве это – жизнь?

– Все мы немножечко, – многозначительно протянул любимый, – он дал мне несколько советов. И я хочу верить, что они правильные. Поэтому знай: я всегда рядом. Не уйду, не оставлю и никому тебя не отдам. Даже если попросишь.

Я не попрошу.

Надеюсь, что не придётся.

Верста 6. Поворот

Манящая, пряная, щекочущая моросью ноздри.

Она подкрадывается сзади и закрывает глаза мокрыми ладонями.

Грустно улыбается и накидывает тьму на плечи, но никак не может согреться.

Она не видит звёзд. Прячется от солнца, заворачивая землю в кокон туманов.

Она обещает сказку. Но сама боится в неё поверить.

Осень наступила так внезапно, что никто и слова молвить не успел.

Сегодня я бегала в лесу одна. Отпустила волчицу, дала ей волю, отбросив страхи, и вместе с ней вдыхала мокрую землю и влажный листопад. Я не перечила. Она не злилась. Поладить оказалось не так сложно.

Перекинулась недалеко от деревни. Женщины привыкли к боли. Испокон веков каждый месяц Мать-Земля напоминала, что мы – матери: дающие, дарящие, создающие жизнь. И мы привыкли принимать послание с гордостью, хоть и через боль. Превращаться… неприятно. Но сливаться воедино с силой, ломающей кости, чтобы родить тебя заново – иной, свирепой, живой, совершенной – стоит того.

Напрягая мышцы, почувствовала, что волчица никуда не делась. Сейчас я, может, и человек, но зверь бежит по жилам, отзывается с биением сердца, принюхивается при каждом вздохе.

Натягивать грубые жёсткие порты не хотелось, но так уж заведено у смешных людей, что наготу должно прятать. Даже по главным дням вроде Посева или Купалы девки боле не ходят простоволосыми, скинув рубаху, – ушло безвозвратно. Я подхватила опустевшую суму, где припрятала одёжу, пока носилась по чащобе, гоняя ленивого барсука, и направилась к деревне.

Серый собрал наши нехитрые пожитки и прощался с прячущей заблестевшие глаза Весеёй:

– Детоньки, милые, ну куда ж вы к самым холодам? Оголодаете, и так вон какие тощие!

Оборотень безропотно укладывал в суму пироги с рыбой, сыр, сало:

– Чай не безрукие. И осенью не помёрзнем и зиму переживём.

Старушка, заприметив меня, попыталась воззвать к голосу разума:

– Ты погляди, чего твой мужик удумал? Вам тут, никак, холодно-голодно? Неужто где-то лучше привечают?

– Загостились мы у тебя, бабушка, – ласково отстранила маленькие руки, – и так только переночевать просились, а сами которую седмицу тебя объедаем. Пора и честь знать.