Кривая империя. Книга 2

Восстание на этот раз началось в Нижнем. Темой восстания было: установить на Руси русский порядок любой ценой. Самым незапятнанным и праведным среди нижегородской верхушки оказался мясник Кузьма Минин Сухорукий. Фамилия героя на нашем памятнике у храма Покрова указана неправильно. Звали спасителя — Кузьма, это факт. Уменьшительное отчество его было Минин. Правильное отчество, скорее всего, Дмитриевич. Но был он человек полуподлый, отца его кликали Минькой. А настоящая фамилия Минина была Сухорукий.

Когда «лучшие» нижегородцы узким кругом слушали чтение троицкой грамоты, Минин встрял со своим рассказом. Хоть и был он честен, но поперед заворовавшихся и трижды изменивших князей да стряпчих ему вылазить не приходилось. Поэтому выразился он иносказательно: «Святой Сергий явился мне во сне и приказал возбудить уснувших; прочтите грамоты Дионисиевы в соборе, а там что будет угодно Богу». Стряпчий Биркин, успевший послужить по кругу: Шуйскому — Тушинскому Вору — Шуйскому — Ляпунову, хотел перехватить инициативу и стал отговаривать от собирания толпы и публичного чтения: как бы чего не вышло. Минин принародно назвал его «сосудом сатаны», и на другой день грамота была читана всем нижегородцам. Минин выступил с пламенной речью в чисто русском стиле: «Захотим помочь Московскому государству, так не жалеть нам имения своего, дворы продавать, жен и детей закладывать и бить челом — кто бы вступился за истинную православную веру и был у нас начальником». Случился коллективный энтузиазм. Все стали отдавать по две трети имущества неведомому начальнику, треть — оставлять себе, чтоб не сдохнуть. Конечно, некоторые не хотели вступать в колхоз добровольно, — у этих все отняли силой. Оставалось найти хорошего человека, чтобы он народные денежки потратил с умом. Неподалеку долечивался от боевых ран выживший под сенью святой Троицы князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Минин с ним списался, договорился. Послы нижегородские приехали Пожарского официально пригласить. Пожарский поставил свое условие: чтобы при нем был кто-нибудь из гражданских для присмотра за казной. Наивные нижегородцы намека не поняли и отвечали, что нету, дескать, во всем Нижнем Новгороде такого ученого человека. Как, нету? — настаивал князь. — Есть у вас Кузьма Минин ... ему это дело за обычай».

Вернувшись, послы стали уговаривать Минина. Он поломался «для укрепления», затребовал письменного обещания повиноваться и неустанно собирать деньги на войско. Еще Минин вписал в «приговор» свои любимые слова о необходимости закладывать жен и детей и отправил ценный документ на хранение Пожарскому, так как боялся оставлять эту бумагу у себя.

В других городах желание восстать против безвластия тоже присутствовало, но вождей недоставало. Поэтому в Нижний пошли письма и поскакали гонцы с просьбой принять пополнение под княжескую длань.

Навстречу понеслись нижегородские грамоты обычного содержания, подписанные Пожарским, Биркиным и кем угодно, кроме Минина.

Стали собираться войска. Первыми пришли полки из Коломны под командой бывшего королевского наместника Сукина с его таким же сыном. Потом пришли рязанцы и прочие. Потом часть откололась с дьяком Шульгиным и тем же Биркиным, желавшими старшинства.

Появились наконец и новые Дмитрии Иванычи — во Пскове и Астрахани, где подобрал кого-то, внешне похожего, убийца второго Самозванца татарский князь Петр Урусов. Псковского безымянного вора казаки притащили в подмосковный стан и быстро ему присягнули.

Бояре московские стали уговаривать Русь спасаться от бандитов, не бунтовать и идти под королевича Владислава. Но нижегородскую мобилизацию уже остановить было нельзя. Пожарский взял Кострому и Ярославль в начале апреля 1612 года. Весь поход Пожарского проходил на фоне усиленного обмена грамотами с губерниями провинциальной России. Под грамотами ставили свои подписи начальники похода строго по чину: сначала боярин Морозов, потом боярин Долгорукий и т. д. Десятым подписывался главнокомандующий князь Пожарский. И только на пятнадцатом месте «в Козьмино место Минина князь Пожарский руку приложил». За Мининым шли бывшие предатели, перебежчики, раскаявшиеся князья да бояре, всего 34 человека.

По сути, войны никакой не было, а был огромный весенний снежный ком, который то ли докатится до первопрестольной, то ли растает по дороге.

20 мая вконец запуганные сторонники третьего Вора повязали своего кандидата и 1 июля повезли его в Москву. Заспешил туда и Пожарский, он получал вести, что казаки добивают в Подмосковье последних дворян да бояр. 14 августа Пожарский ночевал под Троицей и сильно сомневался, идти ли дальше. Его не пугали поляки в Москве и войско Ходкевича в Рогачеве. Он боялся казаков. Гражданская война могла вспыхнуть не на шутку.