Кривая империя. Книга 3

Никон надулся и подал ему только что написанное письмо к царю. На словах просил «пожаловать ему келью». То есть, чтобы царь указал, в каком монастыре и в какой дыре Никону спать на соломе и получать магаданскую пайку черняшкой без икры и кагора. Трубецкой ушел с письмом, а Никон продолжал подогревать массовку. Он то садился на нижнюю ступеньку патриаршего трона, то нервно ходил по церкви, то нарочито дёргался к выходу. Люди уже в голос блажили и ползали за ним по-собачьи. Никон прослезился от жалости к себе, и народ зарыдал заупокойно.

Все ждали царя. Ну, должен же был он явиться вприпрыжку! Но явился Трубецкой и вернул письмо без резолюции. На словах было сказано, чтоб Никон не выделывался и служил по-старому, а хочет в келью, так вон она, пожалуйста, хоть и на патриаршем дворе. Это был намек, что недурно бы патриарху покаяться на хлебе и соломе, не снимая погон.

Никон продолжал нагнетать. Он картинно поклонился Трубецкому, вышел во двор, полез в карету. Народ выпряг лошадь. Тогда он пошел пешком по Кремлю к Спасским воротам. Народ запер ворота. Никон сел в печуру (стенную нишу), принял роденовскую позу и стал коситься в сторону государева дворца. Оттуда вскоре прибежал посыльный с приказом освободить проход, — у нас свобода, кто куда хочет, пусть туда и идет.

Никон медленно побрел по Ильинке, чтобы безногие фальшивомонетчики успевали переползать за ним. У входа в построенный им Воскресенский монастырь патриарх постоял, благословил рыдающий народ и «отпустил» его. Народ неожиданно отпустился, — нервный заряд у зрителей был истощен, и они разошлись. Пришлось патриарху и самому скрыться в монастыре.

Эта драма продолжилась через три дня. Бояре приехали к Никону с визитом. Они не просили его вернуться! Они именем царя укоряли, что он ушел с должности, не сдав дела. Никон покаялся в этой ерунде и стал преувеличенно бодро заниматься обустройством родного монастыря. Время от времени он писал царю нежные письма с выражением кротости и святости. Но приглашения вернуться не поступало.

Но и нового патриарха избирать не торопились. Возникла опасная пауза, и враги Никона поспешили рассеять сомнения царя. Они стали подбрасывать мелкий компромат и распространять мнение, что Никона надо увольнять не по его желанию, а по статье — «по собственному недостоинству». Началось следствие, вещи и переписка Никона были «просмотрены».

Никон понял, что проиграл. Он «увидел перед собою ту бездну, к которой привел его поступок 10 июля», — сочувствует церковному чиновнику жалостливый Историк. Еще бы не жалеть, когда 25 июля весь бомонд праздновал день рождение сестры царя, и вино лилось рекой, а заморские фрукты поедались возами, и всё — без Никона!

И год прошел. А людей за визит к Никону всё таскали на допрос. И на допросах они сказывали, что Никон угрожает связью с Выговским и другими темными силами. Но власти мирские Никона не трогали, и даже разрешили посещать его лицам духовного звания. Он стал намеками проситься обратно, утверждать, что благодать божья осталась с ним, что он чудотворец, и бояре забеспокоились, как бы побыстрее избрать нового первосвященника.

На Пасху митрополит Крутицкий сел на место патриарха. Не на престол, конечно, а на осла, изображая въезд Христа в Иерусалим. Никон возмутился и написал царю, что нового патриарха, если хотите, можете избрать. А он, Никон, к этому делу не вернется, «как пес к своей блевотине», но передаст новоизбранному божью благодать. Причем в нём самом оная не убудет. Это означало «двупатриаршество».

Однако, к блевотине пса тянуло непреоборимо. Узнав о конотопском разгроме и приготовлениях к обороне Москвы, Никон поехал к царю, был встречен приветливо, приглашен на обед в семейном кругу и ... ласково отпущен восвояси. Тогда Никон попытался опять спровоцировать народ. Он устроил бесплатную публичную кормежку убогих, сам лично ходил по рядам и самым гнилым уродам мыл ноги перед едой — в тазике, который за ним таскали служки. Патриарх опускался на колени перед бомжами и едва не вытирал им ноги своими волосами, как Мария Магдалина. При этом он распрашивал едоков о международном положении, — он же сам только что прибыл из «пустыни», куда новости не доходят. Московский бомж, как известно, — самый начитанный и информированный бомж в мире. Вот Никону и отвечали, что дело дрянь, отец, хохлы наших порубали и на днях с татарами прибудут сюда, на твой обед. «Святая кровь христианская из-за пустяков проливается!», — горестно вздыхал Никон. Пустяками он считал упорство царя, какие-то ерундовые растраты и наветы, из-за которых божья благодать в его лице удалена из столицы. Тут спектакль был прерван. Царь передал Никону, чтобы он прекратил безобразие и валил в монастырь.