Кривая империя. Книга 4

Страшная, кощунственная тайна становится известна гальванизированному населению: Павел заказал «изготовить модель Санкт-Петербурга — так, чтобы не только все улицы, площади, но и фасады всех домов и даже их вид со двора были представлены с буквальной, геометрической точностью»! Тень огромного, безумного императора, нависающего над крошечными домиками, скользит по проспектам, таится в водах Невы, проникает в сон обывателей...

Короче, народ был приведен в привычное настороженное состояние.

Жирной точкой первого этапа реформ стал указ от 5 апреля 1797 года о престолонаследии, продержавшийся потом последние 120 романовских лет. По этому указу не полагалось никаких императриц, — только старшие мужчины в правящем колене. Женщина имела шанс только при полном вымирании Романовых-мужчин. Историк называет это «попыткой управления будущим»...

Это он — по гуманитарности своего образования! Управление это всегда — воздействие на будущее. Управлять прошлым и даже настоящим нельзя, брат Историк!

Павел запрещает якобинские слова «клуб», «совет», «представитель».

Вводит награждение священников орденами (они ропщут, но берут, и традиция работает до сих пор), называет духовенство «одной из государственных служб».

С 20 января 1798 года запрещает ношение фраков, — нечего здесь оперетты разводить! «Позволяется иметь немецкое платье с одним стоящим воротником шириною не менее как в 3/4 вершка, обшлага же иметь того цвета, как и воротники».

Жилеты долой!

Башмаки иметь не с лентами, а с пряжками.

Ботинок не носить, шеи платками не оборачивать, галстуки повязывать «без излишней толстоты».

Короче, с галантерейными извращениями решено было покончить. Сардинский посол уже в декабре 1796 года объявляется персоной нон грата, «за ношение круглой шляпы».

Дальше — больше и без остановок.

Вот фрагмент хроники 1799 года:

18 февраля. Запрет вальса.

2 апреля. «Тупей на лоб не опускать», — это борьба с армейским пижонством.

6 мая. Дамам цветные ленты типа орденских через плечо не носить.

17 июня. «Широкие большие букли не накручивать».

12 августа. Запрет бакенбард.

4 сентября. Упомянутый указ об одноцветии обшлагов и воротников.

28 сентября. «Чтоб кучера и форейторы, ехавши не кричали».

28 ноября. Запрет синих женских сюртуков и белых юбок...

Последний запрет не празден! Историк не замечает, в чем опасность, а ведь все так наглядно: надевает безответственная сине-белая дама красные сапожки, и что мы имеем? Якобинский флаг!

Строгости в одежде не мешают самому императору предаваться романтике. Павел играет в рыцарство. Строит Михайловский замок в цвет перчаток дамы сердца Анны Лопухиной-Гагариной, возглавляет мальтийский (католический!) рыцарский орден. При дворе толкутся «странствующие рыцари» — европейский сброд, бурлит массонство. «Русский Дон-Кихот!», — припечатывает будущего союзника и противника Наполеон.

Павел притаскивает с Мальты в Питер иностранный сувенир — «честную десницу Иоанна Предтечи». Оказывается, не только голову оттяпали Крестителю за танец Саломеи, но и руку кто-то отпилил. С тех пор ежегодно эту руку вывозят в летнюю царскую резиденцию на гастроли. Окрестные обыватели сбегаются в Павловск, Гатчину, Царское село обозреть святыню и, соответственно, излечиться от всех болезней.

«Игры чести» приобретают практическое направление. Поручик Вульф разжалуется и попадает в крепость «без срока» за то, что держал при себе беспаспортную девицу. Подпоручик Сумароков отправляется в Сибирь за вызов на дуэль старшего по званию. Измайловец Копьев пародийно отращивает уставную косицу, утрирует детали формы — в тюрьму!

Император наводит порядок и среди покойников. Отца перезахоранивает с честью, Потемкина — с бесчестьем.

Православная церковь молчит, аж давится. Ходят слухи о соединении церквей под властью папы римского, а затем — царь-папы. Павла легко воображают в папской тиаре!

Самодурство уживается с куртуазностью — надо же поддерживать рыцарский этикет! Император покровительствует театрам, снисходительно беседует «на равных» с богемой, чуть ли не выше себя превозносит Суворова — своего самого стойкого оловянного солдатика.

Суворов — мировой армейский авторитет — получает немыслимый титул «генералиссимуса», его имя поминается в церкви по списку императорской фамилии!..

Ну что, товарищи российский народ? — нужен нам, крепостным дворянам и гарнизонным крестьянам такой император?

Нужен Империи такой клоун?

Нужен гвардии такой вождь?

— На хрен! — громко задумался гвардейский наш народ...

Пока он думает, Павел покушается на самую сердцевину нашей души — пьяную грамоту Петра III о вольности дворянства, подтвержденную в 1785 году «Жалованной грамотой» трезвой Екатерины. Отныне все обязаны служить! По провинциям выискивают помещиков-придурков, «пребывающих в праздности». Попутно отменяются свободные профессии...

В России так: обидел мастера, — считай покойник! Художники злобно малюют шаржи и строчат пасквили на опрометчивого государя.

Тут же врубаются огромные налоги — по 20 рублей с крепостной души. Помещики трясутся в оскорбленной скупости.