Кривая империя. Книга 4

Остальные заговорщики мечтали о деяниях в диапазоне от убийства до ареста и отречения. Им удается подтянуть стратегический резерв. Ссыльный Платон Зубов дистанционно сватается к дочери грозного фаворита Кутайсова, бывшего царского брадобрея. Кутайсову лестно вообразить дочь в позиции великой Екатерины, и он соглашается. Озабоченный сват уговаривает Павла допустить жениха в столицу. Это победа! — Зубову почти нечего терять.

Одновременно оформляется еще один акт. 7 ноября 1800 года исполняется 4 года со дня воцарения Павла. Какая-то цыганка нагадала, что после 4 лет царской отсидки Павлу «нечего опасаться». На радостях император подмахивает подсунутый указ об амнистии всем отставленным от воинской службы. Армейский криминал валом валит в Питер. Все интендантские воры и гарнизонные садисты лезут на прием к царю, мечтают ухватить выгодное назначение. Павлу они противны, он их не принимает, бывшие зэки и лишенцы голодают и злобятся. Это — козырный прикуп заговора.

Тут в дело вмешиваются две бабы. Французские шлюхи, Бонейль и Шевалье, засланные к нашему двору Наполеоном, обслуживают всех — от императора до заговорщика Панина — и «содействуют укреплению Павла» в его сближении с Бонапартом. Они ласково подставляют сторонников «английской» партии, — Панин отстраняется и ссылается, Пален вылетает из теплого питерского генерал-губернаторского кресла в армию. Но девичьи сети непрочны, и уже осенью 1800 года главарь возвращается с триумфом.

Последствия французской интриги оттенили общий фон заговора, украсили его шизофреническим позументом. Вот как это выглядело.

Из-за мальтийско-магистерского чина нашего императора — Павел, как мы помним, «Великий Магистр Державного Ордена Святого Иоанна Иерусалимского», — случился европейский пожар. Загорелось бы и так и этак, но Павел своей врожденной шалостью стимулировал стихию.

Первоначальный политический альянс на пороге нового 19-го века был таков: Россия, Англия и прочие — против наполеоновской Франции, против завиральных республиканских идей, якобинства и гильотины. Но вдруг союзные англичане неосторожно высаживаются на Мальте для блокады средиземноморских портов Франции. Великого Магистра они не спросились. То есть, некогда им было посылать курьера в Питер и ждать ответа. Павел озлобился. Тут же перезаключил договора. Теперь он вместе с Наполеоном готов был крушить затхлую Британскую Империю, не замечая республиканского духа, не чувствуя мурашек от хитроумной машинки доктора Гильотена.

Зима 1800-1801 года начинается бурными и такими художественными приготовлениями!

Планируется атака на Германию, поддерживающую англичан частью своих королевств.

К Наполеону выезжает специальный посланник Павла Спренгпортен.

Полководец Репнин удаляется со службы.

Заключается союз со Швецией.

Организуется эффектная демонстрация: Павел вызывает на поединок любого государя, недовольного политикой России. Ну, что? — слабо?!

13 декабря Папе Римскому предлагается переселиться в Россию, пока Европа не запылала.

Запрещается любой экспорт в Англию.

Людовик XVIII, сидевший в российской иммиграции, и его двор лишаются официальной поддержки и пенсий.

Созрел и соответствующий план раздела мира «между Дон-Кихотом и Цезарем». Наполеон брал на себя гиблое болото — Европу с ее бесчисленными карликовыми монархиями, а Павел выходил на простор, тянулся разорвать Турцию, восстановить Царьград. Бонапарт отдавал ему и весь алмазный Восток — владей, чем сможешь, хоть до Китая. Единственным союзным условием было завоевание Индии. Не больше, не меньше! Наполеон хотел чужими руками отобрать у Англии источник несметных богатств. Пусть их Павел пока возьмет себе, а там видно будет.

Как воевать эту Индию, Павел не знал. Впрочем, французский товарищ намекнул ему, что повторить рейд Александра Македонского способна только одна сила на свете — конная казачья ватага. Хотелось коварному Корсиканцу под шумок удалить из Европы страшную донскую братву.

12 января 1801 года войсковой атаман Василий Петрович Денисов получает соответствующий приказ, и на Дону звучит клич, поныне милый куренным старикам: «Войско в походе!». Через месяц донская армия должна быть в Оренбурге, еще через три — миновать Бухару, Хиву и выйти на реку «Индус». 30 тысяч конных сорви-голов по ломкому льду форсируют Волгу и уходят в казахские степи. Они будут идти по пустыне до смерти императора, а потом еще — пока фельдъегерь их не догонит...

Я живу среди последних казаков, и уверен: не умри император, запоздай посыльный и, — как пить дать, — околачивали бы мы сейчас бананы в нашей самой южной, неотъемлемой Калькуттской области...

Вслед за казачьим корпусом две союзные армии по 35 тысяч должны были в мае соединиться у Астрахани (наши спускаются по Волге, французы приплывают из Средиземноморья) и к осени войти в сердце Индии.

Но начинается последняя, мартовская хроника.