Кривая Империя. Книги 1-4

А пока Острожский-отец двинулся на Смоленск. Мелкие городки сдались ему без боя при первом известии о битве при Орше. Но Смоленск заперся. Новый смоленский наместник Василий Шуйский переловил предателей из городской знати во главе с епископом смоленским за переписку с королем и повесил их на городской стене. Нет, по старому татарскому обычаю епископа-таки пожалели. Остальные красовались на страх Литве в государевых подарках: один в шубе с царского плеча, другой с серебряным ковшом на шее — в довесок к петле. Такое оформление сцены подействовало отрезвляюще, смоляне отважно оборонялись от Острожского. Правда, у него и войск-то было всего 6000.

Шуйский заслужил царскую похвалу, кличку Шубник и утверждение в должности наместника. Василий удовлетворенно отбыл в Москву.

Небитыми оставались только крымцы. Они долго пугали Василия наглыми посланиями, требованиями прислать всего и побольше, заявляли, что вообще-то хозяева всех городов русских — они. Аргумент был прост. Мы, крымские Гиреи, — Орда. Вы, Москва, — данники Орды, даром что Золотой, а не крымской. Так и платите же, сволочи! И подпись: ваш царь и повелитель Такой-то-Гирей. Наши отнекивались да отдаривались. Гордость держали за пазухой. Глупые татары подумали, что, и правда, можно чем-то поживиться, и в 1517 году двинулись на Русь. 20 000 крымских всадников пробирались на Тулу, когда князья Одоевский да Воротынский обходным маневром обложили их в лесу. Убиты были почти все татары. Царь с боярами долго думу думали, разрывать ли с Крымом дипломатические отношения или как? Решили продолжать корешеваться, как ни в чем не бывало. Чтобы Крым совсем уж не попал под Литву.

Антипольская коалиция тем временем распалась, потому что Василий не хотел содержать на свои деньги тевтонское войско и зарплату ему задерживал до начала военных действий, а немцы без денег завоевывать себе Польшу не спешили. Император Максимилиан тоже заговорил о мире. Потянулись трусливые переговоры.

Тем временем Сигизмунд перешел в наступление, был бит и отступил. Это дало повод Василию потребовать новых уступок. Он вдруг во весь голос стал домогаться Киева, Полоцка, Витебска — всей старой Руси. В Европе уже и забыли, чей раньше был Киев, и удивленно таращились на Москву. Австрияки для отговорки попросили на будущее взамен Киева половину каких-то московских северных земель, но поняты не были. Союзные послы уныло разъезжались из Москвы. Хоть для какой-нибудь чести просили они забрать с собой Глинского, но царь и этой малости им не дал. Глинский-де страшный злодей, был уже приговорен к казни, но вдруг запросился к митрополиту с покаяньем, что на самом деле он католик — когда-то в студенческой молодости, в Италии позволил собутыльникам себя неправильно крестить, а теперь просит взять его обратно в православие. И поэтому митрополит Глинского царю не отдает, все допытывается: «А не под страхом ли смерти ты, Миша, волынишь? Может, ты неискренен в своем Чувстве? Так давай, мы лучше тебя казним. Душе твоей от этого будет спокойней…»

Прошли годы борьбы и побед. Много раз били крымцев и казанцев, литовцев и своих — плохих русских в Полоцке, Опочке и пр. Казнили и сдавали в монастыри собственных бояр да дворян. И о себе не забывали.

В 1525 году царь развелся с первой женой, Соломонией, и через год женился на племяннице блудного Михаила — Елене Глинской. Осмотревшись во дворце, Елена через ТРИ года (25 августа 1530 г.) родила нам Иоанна (пока не надо вздрагивать, он был вполне безобидным и симпатичным младенцем). Однако с рождением маленького Ивана Васильевича цифра три стала играть какую-то странную роль в жизни царской фамилии. Как пить дать, таким образом покойный Иоанн Третий предостерегал своих потомков, чтоб не очень-то расслаблялись.

Когда будущему Императору, — а я берусь доказать императорство Грозного — минуло три года, отец его Василий заболел. Поехал он в сентябре с любимой женой на любимую охоту, да по дороге на левом «стегне» вскочила у него багровая болячка с булавочную головку. По ходу путешествия царь еще бывал на пирах у местной знати, но выпивалось уже без удовольствия и до бани доходилось «с нуждой». Охота не ладилась, зверь непонятным обычаем ускользал. Сначала царь еще выдерживал пару верст в седле, потом и за столом сидел на подушках, а там и слег вовсе.