Кривич

Алын под пристальными взглядами соплеменников, держа стрелу на тетиве лука, стал тихонечко красться к непонятной избе. Слушая мерный стук деревянного колеса, и наблюдая искрящуюся на солнце радугу, оставляемую влажной пылью падающей в реку воды, он с опаской ступал по утоптанному песку. Каждую минуту кочевник готов был повернуть назад, убежать от постройки непонятного назначения. Останавливаясь, он чутко прислушивался к происходящему вокруг, но слышал только щебет птиц, да шум реки и стук колеса. Подобравшись почти вплотную к избе, увидел, что всё сооружение стоит не на земле, а на деревянных сваях, торчавших из воды. Широкий бревенчатый мосток, перекинутый к двухстворчатым воротам в стене избы, был выстроен надёжно, мог выдержать тяжёлый груз. Оглянувшись, прошёл по брёвнам мостика, сунув стрелу в колчан, чтобы не мешала, если потребуется выхватить саблю, потянул на себя дверь на ременных петлях. Исчез в дверном проёме.

Кочевники наблюдали, как их разведчик вошёл в избу. В долгом ожидании различали лишь плеск воды и никаких посторонних шумов. Наконец-то увидели, как из темноты прохода выперлась большая, кряжистая фигура бородатого мужика, почему-то припорошённого белой пылью от макушки до пят, а следом за ним показался Алын, остриём клинка подталкивая полоняника в спину. Широкая, белозубая улыбка во всё лицо, и призывный взмах руки, заставили всех расслабиться, двинуться к реке.

Мельница. Это была мельница урусов, а мужик с бородой, припорошённый смолотой мукой, мельник. Через пень-колоду, жестами и отдельными словами, зуботычинами и остриём ножей, удалось выведать немного. Мельник не знал, куда подевались деревенские жители. Но и на мельнице он не один, с ним брательник и дочери с племянницами. Покличет, они мигом набегут. Осознав сказанное, кипчаки заулыбались. Вот он, первый полон! Да ещё девицы.

— Кличь! — велел Кутлуг.

— Ага! — в глазах мужика сверкнули искорки. Было непонятно, чему он обрадовался, хитрая морда.

— Зови! — Кылый блеснул единственным глазом, задёргался шрам, перечеркнувший бровь и щёку, ткнул клинком мельника под припудренную мукой бороду.

Кипчаки полукругом собрались у мельницы, ожидали действий бородача. Кое-кто обследовал помещение, обыскивал жилую хозяйскую пристройку. Настроение всех поползло вверх, встало на отметку «радость идиотов!»

— Ну что ж, как скажете, — мужик глубоко вздохнул.

Обернувшись к реке, мельник отвесил земной поклон, приведя гостей в лёгкое замешательство такими высокими взаимоотношениями. В степи такого не увидишь.

— Чествую тебя, вода текучая, и тебя, братец водяник. Окажи милость, прими на постой гостёчков незваных. Пусть мавки да навки проявят уважение к люду не нашему, улестят, потешатся, приютят на веки вечные.

Указательным пальцем мужик сделал в воздухе круг, изобразил в нём зигзаг представляемой волны и заскорузлым, корявым пальцем ткнул в него, как бы ставя завершающую точку.

Как по мановению волшебной палочки, неподалёку из камышей, и справа и слева от мельницы серебром рассыпался девичий смех, ласковые голоса раздавались по округе. Прятавшиеся в камышах прелестницы нарисовались в пейзаже реки, будто ждали приглашения. Куда-то исчез языковый барьер, половцы понимали каждое слово, обращённое к ним.

— Любый мой, иди ко мне!

— Единственный!

— Согрей, согрей свою ладу!

— Ты же хочешь целовать меня?

Кутлуг с удивлением увидел как всегда жёсткий по отношению к женщинам, даже в чём-то ненавидящий их, по причине своего уродства, Кылый, потянулся к красивой златовласке, как баран пошёл на голос, выпустил на землю кривой клинок из своей руки. Все соплеменники двинулись навстречу девицам, разбредались с прелестницами кто куда.

Грудь Кутлуга обожгло огнём, будто раскалённый уголёк попал на кожу, а мысли в голове не путались, сложились в стойкую уверенность: «Колдовство!»

Ещё перед походом шаманка Арюжак, повесила на грудь молодому воину амулет на кожаном шнурке. Оберег от злого колдовства.

— Стойте-е! Стойте, это колдовство, — взвыл десятник.

Никто не обратил внимания на его выкрики. Его даже не услышал никто.

— А-а-а!

— Куда же ты, милый?

К Кутлугу потянулись руки прекрасной молодой девушки, в расшитой красной нитью белой полотняной рубахе. Её длинные волосы распушил ветерок.

— Иди ко мне, желанный мой!

Амулет прожёг кожу под одеждой.

— А-а-а!

Кутлуг, теряя лук и щит, метнулся к своему коню, ухватился за луку седла. Рука прелестницы успела догнать его, но ухватиться за руку не смогла, лишь ударила пальцами в лопатку с правой стороны спины. Прыжок — и десятник в седле.

— Пошёл!

Конь вынес хозяина подальше от мельницы, подальше от колдовства. Уносил в сторону покинутой урусами деревни. Амулет больше не обжигал грудь, но на смену пришла другая боль, боль в спине. Только теперь, отъехав далеко от мельницы, Кутлуг почувствовал, как по его спине стекает кровь. Загоняя коня, прискакал в деревню. Натянул поводья у ожидавшего на деревенской улице кошевого. Соскочил с седла, даже скорее всего выпал из него на землю.

— Что?