Кривич

Да-а! Что ни говори, жизнь утекает, как вода, сквозь пальцы. Казалось, только вчера он был молод и глуп. Только вчера отец учил его на скаку пускать стрелу в цель. Не успел оглянуться, а на плечах лежит бремя ответственности за благополучие рода. Иги впитывает в себя все, чем делится с ним кошевой. Как он сначала удивился, когда старейшина не позволил зарезать Татрана, разрешил проживать в их аиле его семейству, не тронул пожитки печенега, оставил ему часть скота. Теперь тот идет с сотней проводником по землям урусов, где не раз бывал в набегах со своими конозами. Даже сейчас печенег повел к Зартыевому погосту передовой дозор коша. Поход на эту землю не последний, сразу все тропы и дороги изучить невозможно. Еще не раз сгодятся знания печенега.

Песок на дороге глушил звуки конских копыт. Светлый лес по бокам ее не пугал своей запущенностью и буреломом. Татран был прав, когда говорил, что в этих местах лес не представляется опасным. По его рассказам, земля на западе от этих мест и на севере, за Черниговским шляхом и рекой Семь, покрыта непроходимыми лесами, в них спрятались от посторонних глаз, закрывшись болотами и озерами, лесными чащобами, урусские селища. Вот там, действительно будет тяжело брать добычу и полон. Тяжело проводить воинов по лесным тропам, каждую минуту ожидая стрелу, пущенную в спину, или волчью яму на тропе.

Иги заволновался, издали узрев скачущего навстречу воина из передового дозора. Тот на полном скаку осадил лошадь.

— Олугла Кюндюз, впереди урусский разъезд. Два десятка верховых направляются к нам. На версту я от них оторвался, но урусы идут рысью, у каждого заводной конь.

— Значит это не разъезд, — сделал вывод кошевой. — Где остальные воины дозора?

— Их Татран укрыл за россыпью поросших мхом белых камней. Не заметят. Могут увидеть только мой след на песке. Прости, но я торопился.

Старейшина обернулся в седле, оглядел притихших воинов коша, обвел глазами местность вокруг. События требовали поторопиться с решениями.

— Иги, бери полусотню, рассыпьтесь по левую руку от дороги. Остальные за мной — по правую. Живей! Лошадей прячьте в кустарнике.

Кош распылился по кустам, готовился встретить приближающегося противника.

— Два десятка пусть останутся в седлах. Быть готовыми преследовать выживших урусов. Остальные, готовьте луки, по сигналу пускайте стрелы по врагу.

— Ах! Демон ночи! Во что это мы влезли? — Орлюк поднял над собой руки с луком и стрелой в них.

Оказалось, что пройдя на лошадях через высокую траву у дороги и соскочив с седел в сочную зелень растений, воины очутились во владениях расторопши, листья которой своими иголками кромсали открытую кожу рук и материю одежды кочевников. Растение, вымахав по пояс, даже чуть выше, заполонило поляны по всей лесной дороге. Недовольный шепот раздавался то справа, то слева от кошевого.

— Всем зарыть рты, это всего лишь колючки. Приготовьте с десяток арканов, живой язык нам не помешает. Наплодили вас женщины, надеялись, вырастут воины, а вы похожи на иринчек йазук. Убогие ленивцы. Замерли все. Ждем.

В поле видимости старого воина появились два десятка вооруженных урусов, двигавшихся с заводными лошадьми плотной колонной. Чувствуя себя хозяевами этой земли, славяне не выслали вперед даже одинокого всадника на проверку дороги. Рослые, совсем не похожие на степных лошадей животные, несли на себе бородатых воинов в разномастных кольчугах, прикрывшихся круглыми щитами. У большинства воинов, кроме мечей и топоров, в руках виднелись длинные ратовища пик. Судя по заводным лошадям, отряду предстоял путь неблизкий. Значит, шли не с целью разведки. Лошади холеные, совсем не вымотаны, без следов пота на лоснящейся шерсти, значит в дорогу противник вышел этим утром. Настороженных взоров по сторонам за урусами кошевой не подметил, тоже хороший признак, говоривший о том, что с ордой кипчаков это племя еще не встречалось.

Ах, неужели повезло?

Между тем кавалькада втянулась в ловушку засадного коридора, сейчас ее передний ряд может заметить следы коша, оставленные на песке и в придорожной траве. Кюндюз мельком глянул по сторонам, в последний раз определяя готовность родичей к бою. Натянул тетиву своего лука, прицелился, выпустил стрелу. Урус в центре колонны вскрикнул от пронзившей его боли, уронил щит под копыта вставшей на месте лошади. Смертельно раненый воин судорогой конечности придержал повод, внося сумятицу в ряды соплеменников. Его борода в считанные секунды запачкалась кровью: стрела кошевого пронзила шею у ворота кольчужной рубахи.

Затренькали луки кипчаков. Сотни выпущенных стрел обрушились на маленький отряд с обеих сторон дороги, неся боль и смерть беспечным северянам. Разом нарушилась тишина на дороге, со стороны славян послышались крики и стоны, стук стрел, впивающихся в круги деревянных щитов, ржанье лошадей, больше похожее на плач ребенка. Убитые и раненые бородачи валились в придорожную пыль.