Криворожское знамя

— Ты теряешь больше. Тебя уже не считают своим.

— Как так? — спросил Бинерт. Он и впрямь не понял.

— Ты отщепенец. Давай лезь наверх, кандидат в предатели, — презрительно процедил сквозь зубы Брозовский. — Ты мне противен, от тебя несет, как от шелудивого пса.

Губы Бинерта задрожали, но он все же сдержался и сказал:

— Я предлагаю — давай вместе выступим против бюрократов. Вреда тебе от этого не будет.

Брозовский замахнулся.

— Ах, ты!.. — Но одумался и прибавил шагу.

Четыре недели он уже работал накатчиком. Тысяча вагонеток, две тысячи, три тысячи, и так каждый день, смена за сменой. Черточки на черной доске учетчика плавали перед глазами Брозовского даже во сне. Он похудел, от невыносимого темпа его силы таяли. В пятьдесят два года эта работа была непосильной. Ни минуты передышки: с порожней вагонеткой по настилу сюда, с нагруженной вагонеткой по настилу обратно. Сигнальщик дает звонок. Стремительно опускается клеть. Рывком запор шахтного колодца в сторону, пустую вагонетку на себя, поворот, толчок изо всех сил, и нагруженная вагонетка вкатывается на пол клети. Запор на место. Сигнал на подъем…

Запястье правой руки распухло. Так как левой рукой он пользоваться не мог, приходилось тратить вдвое больше сил.

Со вчерашнего дня он знал, что они устроили ему это испытание на выдержку нарочно. Но он вынослив и не надорвется. Скорее могло случиться, что у него лопнет терпение и он вспылит. Подчас ему стоило большого труда подавить закипавший гнев. Вчера он все-таки сорвался.

Ежедневно, спустившись в шахту, Бартель становился позади него на настил и начинал:

— Тебе, наверное, очень тяжело? Да, это занятие не для пожилых людей. На главном горизонте, за воротами штрека было еще терпимо. Тогда и досуг был, чтобы ума набираться. Всегда можно сделать надписи мелом, чтобы товарищи знали, когда собрание. То письмецо, то коротенькая речь. А здесь, конечно, очень тяжело, да еще с одной рукой…

И так минут пятнадцать.

В первый раз Брозовский чуть не взорвался. Но овладел собой. Четыре недели подряд он притворялся глухим.

Ну, а вчера сорвался. Это было неизбежно. Бартель, как всегда, произносил свои глупые тирады, ни к кому в частности не обращаясь, но так, чтобы понятно было всем. Надзиратель откатки, настоящий сторожевой пес акционерного общества, который уже по звяканью вагонеток определял, что их оборот задержался на секунду, недовольно заворчал, когда Брозовский еще перед первой вагонеткой попросил товарища завязать ему бандаж на запястье. Такое начало смены не предвещало ничего хорошего.

— Это надо делать заранее! Давай накатывай! Больше вагонеток! Больше! От накатки зависит вся добыча! Шевелись! — орал Верфель.

Бартель опять тут как тут, стоит, опершись на свой метр.

— Слишком тяжело, я это говорил не раз. Здесь нужны более молодые. Откатка хромает, надзиратель Верфель, совсем хромает. — Он вынул часы. — За десять минут опять на одну клеть меньше. Так дело не пойдет. Это ясно как день. Одной рукой слишком тяжело… Раздавать листовки куда легче.

— Берегись!

Тяжело нагруженная вагонетка заскрежетала по залитому черным маслом железу настила, развернулась поперек и юзом двинулась на Бартеля. Побелев как полотно, штейгер отскочил в сторону, поскользнулся и упал. Метр его раздробило колесами. Вагонетка ударилась о железную поперечину запора шахтного колодца и прогнула его, колеса нависли над бездной. На дне колодца захлопали соскользнувшие куски сланца.

— Вырвалась из рук, штейгер Бартель. Тяжело нагружена, не смог удержать…

Брозовский оттащил вагонетку назад. Глаза его сверкали. Опускавшаяся клеть сорвала изогнутый запор и сбросила его вниз. Бартель вытер выпачканные руки о стойку и принялся искать свой фонарь. Фонарь оказался между вагонетками, которые толкал Брозовский. Пинком Брозовский швырнул его под ноги Бартелю.

— Получите вашу люстру!

Бартель назвал товарищей Брозовского и надзирателя Верфеля свидетелями того, что Брозовский хотел его искалечить.

— Хулиганам не место на шахте! — орал он.

Напарник Брозовского, девятнадцатилетний чернявый парень с бычьей шеей, у которого волосы росли чуть не от бровей, зло огрызнулся:

— Хватит измываться над Брозовский! Каждый день только и слышно: «Тяжело да тяжело». Катись отсюда!

В присутствии накатчиков надзиратель побоялся явно стать на сторону Бартеля. Он-де ничего как следует не видел. На откатке попасть между вагонетками немудрено. Он уже не раз был свидетелем несчастных случаев.

— Вагонетка всегда может соскочить, — сдержанно заметил он.

Бартель затрубил отбой.

— Мы еще поговорим, все станет на свое место.

Когда Брозовский поднялся из шахты, он не нашел своего номерка на табельной доске.

— Иди к оберштейгеру! — крикнул ему из проходной табельщик Тетцель и подмигнул. — Это Бартель подложил тебе свинью. Ох и зол же он! — шепнул он на ухо подошедшему Брозовскому.