Кризис

– Вот это по-нашему, молодец! – Макс расплылся в широкой улыбке – свой человек… А то начинается, а что, да если. Бизнес – это такое дело, кто не успел, или испугался, тот опоздал и не пьет шампанского. И адресок с телефончиком запиши, вот здесь инициалы, и здесь тоже… Да, еще твой номер социального обеспечения. Ты не волнуйся, он никому не попадет. У нас все заметано. Кредитные карточки? Давай коды, даты… Нет, ты же понимаешь, это формальность… Чтобы кредитную историю проверили. Значит, так, как только мне твоя помощь понадобится, я дам знать. Договорились?

Тоскливо стало у меня на душе после этой встречи. Приехав домой, я вышел на балкон, закурил, и долго прислушивался к неприятному, холодненькому щекотанию в груди. Какая, к черту, авиация. «То тарелками пугают, мол, проклятые, летают» – процитировал я, увидев, как маленький огонек с неправдоподобной скоростью поднимается над далекими горами, и, совершенно не подозревая себя в прорезавшихся на глазах пророческих способностях, допил остаток водки, стоявшей в холодильнике.

Глава 4

Быть может, я был чересчур суеверным, или просто вырос в социалистическом государстве, но стоило мне побывать у Максима, как жизнь начала разлаживаться. Будто собственной кровью скрепил я договор с дьяволом.

Неприятности начались на следующий же день, и с тех пор не желали заканчиваться. Но этот первый день оказался окрашенным суеверно-политическим оттенком.

Мороз до сих пор взрывается мелкими пупырышками на коже, когда я вспоминаю роковое летнее воскресенье. День выдался жарким, изнуряющим сознание и расплавляющим асфальт, над которым поднимался сверкающими струйками разогретый воздух. В машине на полную мощность работал кондиционер, мотор медленно перегревался, выходные заканчивались, незаметно перетекая в очередную трудовую неделю, и настроение у меня было самого что ни на есть препаршивейшего свойства.

Семейный отдых, заключавшийся в поездке в парк, будто мухами усиженный раскормленными представителями всех наций и народностей земного шара, разместившимися на расстеленных по траве одеялах и разжигающими чадящие жаровни, был испорчен еще при выезде из дома. Перестраиваясь в левый ряд, я слишком резко нажал на газ, машина дернулась, и супруга, старательно выщипывавшая брови перед зеркальцем, укололась пинцетом. Крики постепенно затихли, они сменились монотонным изуверским пилением души ржавыми, тупыми упреками. Подумать только, я почти что сознательно пытался ее изуродовать, выколоть правый глаз. К тому же, отпустил неудачную шутку про покойного министра обороны Израиля Моше Даяна, последний, как известно, был одноглазым, а это только усугубило ситуацию. Не говоря уже о ребенке, который все при том же злосчастном автомобильном маневре, облил себя приторным напитком подозрительного фиолетового цвета, громко заголосил, утверждая что прилип к сиденью, и единодушно присоединился к матери в негодующем осуждении своего отца и его образа жизни…

Стоит ли говорить, что день был отравлен окончательно и бесповоротно, исправить его было невозможно: не помогли мне ни прогулка по парку, ни пенящийся океанский прибой, приносящий прохладный ветерок, ни гамбургер, мороженое и пистолет с пистонами, купленные ребенку, не считая двух новых блузок, приобретенных супругой… Приобретенных – это, кстати, преувеличение. Какими словами описать часы, проведенные на ярком солнце около маленького прилавка, заваленного третьесортной трикотажной продукцией.

Словом, положение мое было безнадежным. Отступать было совершенно некуда, оставалось только сдаться на милость торжествующему победителю. «И вечный бой, покой нам только снится», – попытался утешить я самого себя цитатой из классиков, но и цитата эта не помогла. Классическая поэзия как-то не сочеталась с многотысячной, разогретой, пахнущей потом и дешевой косметикой толпой, разъедающим душу и легкие чадом керосина, смешанного с запахом подгоревшего мяса, и далекими, словно позвякивали взбесившиеся буддийские колокола, звуками «Самбы».

Мы возвращались домой. Судорожно заглотнув холодную струю воздуха, вырывающуюся из кондиционера, я настроил радио на волну классической музыки. Ах, мои любимые клавесины со скрипками. Как странно услышать вас на этой раскаленной автостраде. Откуда вы тут взялись, пришельцы из другого мира, в котором покрытые голубоватым, начинающим подтаивать снегом, черепичные, острые крыши…

– Выключи эту дурацкую музыку, – супруга брезгливо поджала губы, безжалостно возвратив меня из заснеженной Европы в плавящуюся под солнцем Америку. – И больше так резко не заворачивай. Кстати, надеюсь, ты помнишь, что мы собирались заехать к Маше.

– Черт! – я понял, что не только день, но и вечер были окончательно отравлены. У Маши мы проведем, если верить моему опыту, весь остаток дня. Самое ужасное испытание, впрочем, приходилось на мою долю: женщины мило перемывали кости знакомым и делились сплетнями, а я оставался один на один с Машиным дедом, старым большевиком, выжившим из ума еще во времена развитого социализма.