Статьи Ленина переносят в совершенно иной план анализа. Пожалуй, нелишне обратить внимание на то, что эти статьи в свою очередь многое проясняют в сложном ходе мысли и в складе ума самого Ленина. Здесь мы только отметим, что Ленину совершенно чужд тип психологического анализа, к какому прибегают Плеханов и Троцкий, – он рассматривает Толстого в чисто историческом плане. Уже в заглавии своей первой статьи Ленин выдвигает тезис, звучащий неожиданно после всего того, что нам пришлось услышать о непреодолимом аристократизме Толстого и о его отдаленности от революции. Ленин заявляет, что Толстой – «зеркало русской революции», имея в виду революцию 1905 года, вскоре после которой была написана статья. Это – заезженное, особенно в СССР, набившее оскомину определение, но, если отвлечься от удушливой атмосферы ленинского культа и подойти к этому определению критически серьезно, то оно заставляет задуматься. Далее Ленин уточняет: «противоречия во взглядах и учениях Толстого не случайность, а выражение тех противоречивых условий, в которые поставлена была русская жизнь последней трети XIX века»
Остановимся на этих высказываниях Ленина, которые являются ядром его восприятия Толстого, и постараемся увидеть, какая за ними кроется проблематика. Ленин смело ставит Толстого на почву периода русской истории, который начинается реформами 1861 года и заканчивается революцией 1905 года, объявляет дворянского писателя прямым выразителем «патриархального крестьянина» и считает, что его творчество противоречиво выражает революцию, которая, согласно Ленину, сама противоречива в силу того, что мощный протест крестьянских масс против старого феодально-помещичьего режима и нарождающегося буржуазного строя не нашел себе завершения в действенном, последовательном и активном политическом сознании.
Из многочисленных методологических, литературных и исторических вопросов, какие не могут не возникнуть при таком подходе, остановимся только на двух. Если Толстой – «зеркало русской революции», то является ли он ее единственным литературным «зеркалом»? И если есть другие «зеркала», тогда которое из них наилучшим образом отражает подлинные противоречия русской революции? Другой вопрос состоит в следующем: мысль связать Толстого с крестьянским миром законна и плодотворна, однако ведь верно и то, как отмечали Плеханов и Троцкий, что Толстой был аристократом, то есть принадлежал не столько к определенному сословию, сколько к определенной культуре – культуре русского дворянства с европейским кругозором. Как в таком случае связать крестьянское миросозерцание Толстого с его культурой, не крестьянской, а типичной интеллектуальной культурой образованного общества его эпохи? В чем состоит смысл кризиса, который Толстой переживал с точки зрения патриархального крестьянина, но при этом в сочетании с опытом образованного дворянина? Как в Толстом совершился переход от переживания кризиса культуры к критике культуры в свете этих двух подходов?
Ниже мы вернемся к Ленину для дополнительного анализа. А сейчас пронаблюдаем, как в своем подходе раздвигает перспективу Роза Люксембург. В небольшой статье Люксембург высказаны два существенных положения, новых даже относительно ленинских. Согласно первому, «не одна только Россия, вся социальная история столетия отражается в творчестве»