Кризис психоанализа

Однако следует напомнить еще один момент, а именно что всем этим исследованиям предшествовал вопрос «Как можно убедить людей в необходимости повышать производительность труда?» Или «Как нацелить средства производства (человеческий фактор) на повышенное стремление более эффективно использовать технику?» Профессор Мэйо назвал свою книгу «Человеческая проблема индустрии». Он мог бы назвать ее «Индустриальная проблема человека», но не сделал этого. Главный же вопрос формулируется так: «Кто и что есть цель и что или кто есть средство?» Промышленная психология целью считает производительность труда, а развитие человека или то, что для него составляет благо, оказывается средством достижения этой цели. Действительно, многие индустриальные психологи как бы допускают существование некоей предустановленной гармонии между человеком и интересами промышленности, гармонии, предполагающей, что то, что лучше всего для человека, также будет лучше всего для промышленности. Я думаю, что в какой-то степени это верно, но нужно спросить себя: а что если это не так? А каково ваше отношение к такому смелому заявлению из Библии: «Какая будет польза для самого человека, если он обретет весь мир и потеряет свою душу?» И далее в тексте: «А что может отдать человек вместо своей души?» Ответ, конечно, таков: «У души нет меновой стоимости».

Несмотря на ценную работу, проделанную индустриальной психологией, мне все же кажется, что заблуждение кроется именно в этом вопросе. Допуская эту предустановленную гармонию между интересами производства и наибольшими интересами человека, в стороне остается один фундаментальный вопрос: что же нас на самом деле заботит? Думаем ли мы сначала о благе человека или же нам нужно производство, машины, организация?

Мы вынуждены прямо взглянуть на странное противоречие: наша культура основана на иудео-христианской традиции, мы воспитаны верой в десять заповедей и в золотое правило. Тем не менее на практике оказывается, что почти каждый действующий в согласии с десятью заповедями и золотым правилом становится неудачником. Конечно, бывают исключения, но особенно в некоторых специфических областях бывает очень трудно сочетать максимальный успех с соблюдением нашего традиционного нравственного закона. Мы верим в одну систему ценностей, а действуем, руководствуясь противоположным ей правилом. Я не священник, но легко могу себе представить как психолог, что этот разлад внутри нас имеет довольно драматические последствия. Руководствуясь противоположными ценностями, а не теми, которые он уважает, человек страдает от своей вины, чувствуя при этом, как она истощает его энергию, делает его агрессивным, заставляет его переносить свое чувство вины на других и т. п. Следовательно, очень важно осознавать переживаемый нами конфликт: следуем ли мы словам апостола Матфея или живем по принципу, что цель всех наших усилий – развитие и укрепление нашей экономической машины.

Следует сделать еще одно замечание в адрес работы, проделанной индустриальной психологией. Как большая часть академической психологии, так и индустриальная психология ориентированы на бихевиоризм, в отличие от глубинной психологии, ориентированной на динамику, в рамках которой построена моя собственная работа. Далее я попытаюсь объяснить, почему чрезвычайно важно помнить об этом различии в связи с применением психологических методов к управлению и планированию.

Однако второй и более существенный момент конвергенции психологии и управления – это сочетание аналитической социальной психологии и идей, выраженных в философии управления, в частности в работе Озбекхана и Чёрчмена. Эти авторы поставили вопросы очень определенно: «Ради чего мы планируем? Каковы ценности нашего планирования?» Они предупреждают, что мы должны помнить о нормах и ценностях, стоящих за планированием, прежде чем говорить о стратегическом или даже тактическом планировании.

Есть еще один вопрос, тесно связанный с двумя вышеназванными: имеем ли мы в виду исполнение определенного плана в приказном порядке или же мы подразумеваем под планом «желаемое будущее», как выразился по этому поводу Озбекхан. Давайте возьмем в качестве примера подбор с помощью компьютера совместимых друг с другом брачных партнеров. Должна ли предполагаемая невеста, выявленная таким образом, сказать: «Мы планируем пожениться в следующем месяце»? Или: «Нашу женитьбу планируют на следующий месяц»? Я думаю, что в действительности этот вопрос связан не только с планами этой счастливой или неудачной пары, но и вообще с концепцией планирования нашего общества. Мы действительно или планируем, или нам подсказывают, как мы должны планировать, опираясь на какие-то принципы, которые мы не подвергаем сомнению и за которые не отвечаем.

Что же это за принципы, которые планируют наше планирование? Очевидно, одна из норм планирования, разработанная нашим технологическим обществом, такова: каждый должен делать то, что технически может делать.