Кризис самоопределения

Помощник заместителя комиссара к подобным обвинениям был особенно чувствителен. Тяжким трудом заработанный полицией Метрополии радужный статус подставлять под удар он совсем не хотел. Помощник замкомиссара гордился тем, что после двух веков узаконенной гомофобии лондонская полиция в изумительно кратчайшие сроки стала – во всяком случае, с фасада – широкомасштабно ЛГБТК-толерантной. Никакой “Марди Гра” не казался полным без веселых фотоснимков коренастых сотрудников в традиционных шлемах-“сисях”, пляшущих с семифутовыми верзилами-трансвеститами в стрингах и страусовых перьях, а также без очередного румяного да пригожего юного констебля, врывающегося в толпу, чтобы предложить руку и сердце своему возлюбленному[54].

Но теперь старое скучное “Г” в “ЛГБТК” затмили экзотические затейливые “Т” и “К” (исчерпывающее определение “К” – все еще в стадии разработки), и помощник замкомиссара не собирался допускать, чтобы новый умилительный образ полиции Метрополии рухнул из-за подозрения, что лондонские легавые относятся к Сэмми хоть сколько-нибудь не так, как к любой другой потерпевшей. Друзья Сэмми пожелали помянуть ех жизнь и установили на месте ех гибели небольшой алтарь, украшенный радужной атрибутикой, откровенно определявшей Сэмми как участницу транс-сообщества.

Помощник заместителя комиссара не сомневался, что и он сам, и полиция вообще заслужат большое признание за их похвальную осмотрительность и строго подобающее обращение с гендерным статусом Сэмми.

Он заблуждался.

Вместо всего этого он с ужасом обнаружил, что его высоко принципиальная позиция – совершеннейшая осечка. Полицию и его самого обвиняли в деятельном сокрытии