"Телеграмма официального агентства Вольфа передает австрийские требования к Сербии. Из них явствует, что венские властители изо всех сил рвутся к войне, так как то, что требуется в представленной Белграду ноте, является уже своего рода протекторатом Австрии над Сербией. Крайне необходимо, чтобы берлинская дипломатия дала понять венским подстрекателям, что Германия не шевельнет пальцем для поддержки этих чрезмерных требований, что, таким образом, придется сократить австрийские аппетиты".
И "Бергише Арбейтерштимме" в Золингене:
"Австрия хочет конфликта с Сербией и использует злодеяние в Сараеве, как предлог для того, чтобы обвинить морально Сербию, но это делается слишком грубо, чтобы можно было обмануть общественное мнение Европы…
Если венские подстрекатели думают, что при конфликте, в который может быть втянута Россия на помощь может прийти тройственный Союз с Италией и Германией — то это лишь пустые иллюзии. Италии было бы очень выгодно ослабление конкурента на Адриатике и на Балканах, и она наверное и пальцем не шевельнет для поддержки Австрии. В Германии же правители, как бы ни были они глупы, — не отважатся поставить в игру, ради преступной самодержавной политики Габсбургов, жизнь, хотя бы одного солдата, если они не хотят вызвать против себя народного гнева".
Так относилась к войне вся, без исключения, наша партийная пресса за одну неделю до ее начала. Дело шло не о существовании и свободе Германии, но о преступной авантюре австрийской военной партии; не о самозащите, не о национальной обороне и навязанной святой войне во имя собственной свободы, но об открытой провокации, о явной угрозе чужой, сербской, самостоятельности и свободе.
Что же произошло 4-го августа? Что смогло перевернуть вверх ногами это резко выраженное и повсюду распространенное воззрение социал-демократии? Ко всему прежнему прибавился лишь один факт: представленная и этот день германским правительством рейхстагу "белая книга", где на 4-ой странице стояло:
"При таких обстоятельствах Австрия должна была придти к заключению, что ни с чувством достоинства, ни с чувством самосохранения монархии несовместимо терпеть долее в бездействии выходки по ту сторону границы. Императорское и королевское правительство известило нас о своих воззрениях и запросило нашего мнения. От чистого сердца мы дали уверения нашему союзнику в своем единомыслии с этой оценкой положения и заверили, что всякое действие, которое он сочтет необходимым предпринять для того, чтобы положить конец направленному против существования монархии движению в Сербии, найдет наше сочувствие. При этом мы были хорошо осведомлены, что решительное военное наступление Австрии против Сербии выдвинет на сцену Россию и, благодаря этому, вследствие нашего союзного договора, может и нас вовлечь в войну. Однако, будучи осведомлены о жизненных интересах Австро-Венгрии, поставленных на карту, мы не могли ни посоветовать нашему союзнику несовместимой с его достоинством уступчивости, ни отказать ему в нашей поддержке в этот тяжелый момент. Мы тем менее могли это сделать, что и нашим интересам, вследствие постоянной подкапывающейся деятельности Сербии угрожала несомненная опасность. Если бы Сербии при помощи России и Франции и в дальнейшем удавалось нарушать спокойствие соседней монархии, то это вызвало бы окончательное распадение австрийской монархии и подчинение объединенных славянских областей русской державе, благодаря чему стало бы невозможным сохранить положение немецкой расы в Средней Европе. Морально ослабленная, разложившаяся Австрия не сможет уже более быть для нас союзницей, на которую мы могли бы рассчитывать и на которую мы могли положиться, как это необходимо для нас в виду все более и более угрожающего поведения наших западных и восточных соседей. Поэтому мы предоставили Австрии полную свободу в ее отношениях к Сербии. В приготовлениях к этому мы не принимали никакого участия".