Кризис социал-демократии

Так звучал многоголосный хор партийной прессы. С самого начала немецкое правительство стало оказывать просимую у него помощь: с недовольным видом оно нацепило на свой шлем лавровый венок освободителя европейской культуры. Да. Оно уступало необходимости, с видимым нежеланием и довольно тяжелой грацией принимая на себя роль "освободителя наций". Главное командование обеих грозных армий «научилось» уже своему — "нужда не знает запрета" и начало уже в русской Польше делать реверансы перед вчерашними "предателями и заговорщиками". Полякам тотчас был выдан вексель на царство небесное, вексель в надежде на то, что они совершат такую же "государственную измену" против своего царского правительства, за попытку к которой был повешен в Камеруне под шумок войны без всякой обременительной процедуры Дуала-Менга-Белль. И все эти медвежьи прыжки угнетенного немецкого империализма поддерживала социал- демократическая партийная пресса. В то время, как фракция рейхстага прикрывала таинственным молчанием убийство предводителя — Дуала, социал-демократическая пресса наполняла воздух ликующими песнопениями свободы, которую дадут несчастным жертвам царизма "немецкие приклады".

Теоретический орган партии "Нейе Цейт" (Новое время) писал в номере от 28 августа:

"Пограничное население империи "двоюродного братца" встретило немецкие передовые отряды с ликующей радостью, так как польское и еврейское население этих местностей, если и имело какое-либо представление об отечестве, то лишь в образе кнута и подкупа. Нищие не имеющие отечества, замученные поданные Николая Кровавого, если бы даже и хотели, не могут защищать ничего, кроме своих цепей, и поэтому они живут сейчас лишь одной надеждой, одной мечтой, чтобы немецкие приклады, зажатые в немецких кулаках, поскорее разбили бы вдребезги всю царскую систему… Ясное политическое стремление живет в груди немецкого рабочего класса, над головой которого проносятся громы мировой войны отбиться от союзников восточного варварства на западе, заключить с ними почетный мир и со всеми силами, до последнего издыхания броситься на уничтожение царизма".

Если социал-демократическая фракция придала войне характер защиты немецкой нации и культуры, то социал-демократическая пресса наделила ее атрибутом освобождения всех наций. Гинденбург стал исполнителем завещания Маркса и Энгельса.

Памятная книжка нашей партии сыграла с ней в этой войне роковую шутку. Забыв все основные положения, заветы и решения интернациональных конгрессов, как раз в тот момент, когда они должны были быть применены на практике, она, к своему несчастью, вспомнила о завещании Маркса и извлекла его из пыли истории, как раз для того, чтобы украсить им прусский милитаризм, на борьбу с которым Маркс готов бы отдать все "до последнего издыхания". Потрясающие раскаты Ново- Рейнской газеты и немецкой мартовской революции против крепостнической России Николая 1-го неожиданно зазвучали в ушах немецкой социал-демократии в 1914 году, принуждая ее, рука об руку с прусским юнкерством, взять в руки приклады против России, где готовилась великая революция.

Как раз здесь следует сделать «ревизию» и обследовать лозунги мартовской революции при свете исторического почти семидесятилетнего опыта.

В 1848 году Россия действительно была «опорой» европейской реакции: абсолютизм, защитник и в то же время могучий руководитель потрясенной и ослабленной малыми государствами, монархической реакции в Германии, являлся порождением русских социальных отношений, глубоко укоренившись на допотопном, натурально-хозяйственном базисе. Еще в 1851 г. Николай I мог дать понять в Берлине через прусского посланника Рохова, что он с большим удовольствием следил за тем, как в ноябре 1848 г. под руководством генерала фон- Врангеля, была "с корнем подавлена революция в Берлине", что "и в другие, более ранние моменты, не следовало давать плохой конституции". Или в другой раз в своем обращении к Мантейффелю, он говорил, что "с уверенностью рассчитывает на то, что королевское министерство, под руководством его светлости, будет с возможной решительностью защищать перед нижней палатой права короны и добьется признания консервативных принципов". Тот же Николай I мог еще прусскому президенту министров пожаловать орден Александра Невского в знак его "постоянных стремлений" к "укреплению законного порядка в Пруссии".