Роза Люксембург почти закончила первый номер «Интернационала», когда наступил момент ее ареста. Это было накануне нашей совместной поездки в Голландию, где мы подготовляли намеченную Интернационалом конференцию женщин-социалисток и, вообще, крепче затягивали нити интернационального объединения, стремясь как можно тесней связать наши международные связи. Вместо того, чтобы переехать с Розой голландскую границу, я должна была теперь навестить Розу в тюрьме на Барнимштрассе. Отбывание наказания, подобно разящей молнии, разбило боевые планы ближайшего времени. Но Роза Люксембург не позволила аресту быть минутой отдыха для ее врага. Она не могла бороться. Упрямо, смело ответила она на постигшее ее насилие. Действительно, ее неукротимая воля превратила место жестокого заключения в место духовной свободы. Работы политического характера были ей строго запрещены. Потихоньку с большими трудностями, под строгим наблюдением надзирающего глазка излагала она под видом дозволенных научных и литературных занятий свои глубокие, основные расхождения с социал-демократией, скупо используя на это каждую минуту времени, каждую искру света. Усталость, болезнь исчезали перед силой внутреннего убеждения. Она переносила самое тяжелое, самое мучительное: бесчисленное количество раз приходилось ей прерывать ход своих мыслей, она не была уверена, что не будет захвачена при работе, и что у нее не будет отнята возможность довести свою работу до конца. Окончанием мучительнейшего душевного напряжения была для нее минута, когда, она смогла, наконец, написать заключительное слово в рукописи и последние ее листы, с изобретательностью Одиссея, переправить через верные руки за пределы тюрьмы. Перед воротами женской тюрьмы веял наполненный дымом разрушения воздух мировой войны, смешанный с запахом разложения безудержно разнуздавшегося инстинкта наживы и ростовщичества — почтеннейшего эксплуататора и защитника буржуазного порядка. Бушевало всеми средствами лжи, насилия, низости, доведенное искуственно до белого каления, "стремление к победе". Месяц за месяцем шла социал-демократия по кровавому пути братоубийства, как послушная последовательница заповедей империалистической буржуазии, подражая ей с грубыми вариантами, разбивая все данные клятвы международной солидарности, попирая ногами социалистические идеалы; она стояла, как серая, затаившая дыхание, бесформенная масса, в затхлости и инертности будней, пробегавших над убийствами и преступлениями империализма, вместо того, чтобы противиться ему твердо и сознательно. В стоячем воздухе этого времени появилась брошюра Юниуса, подобная порыву вихря, предсказывающего освежающую грозу.
И она означала гораздо больше. Она уже была частью освежающей грозы самопонимания, когда немецкая социал-демократия, немецкие рабочие начали возвращаться к историческим задачам пролетариата, начали преодолевать в международной классовой борьбе империализм и капитализм, осуществляя социализм. Она ускорила процесс пробуждения пролетариев от социал- патриотического угара войны и гражданской идиллии, процесс собирания, на основе классовой борьбы, вокруг знамени международного социализма. Ясно, твердо, как гранит, научно-обоснованно и глубоко она выражала и направляла чувства, мысли и волю, бродившие уже в пролетарских массах сначала робко и в одиночку, затем все яснее, настойчивее охватывая все более широкие круги этих масс.
Брошюра Юниуса направляла сознание, стремление к действию революционного авангарда немецкого пролетариата, и как раз тех влиятельных кругов, которые являются посредниками широких масс, руководящими ими духовно и политически. Она давала как раз то, что было нужно этим кругам, что требуется авангарду: ясный взгляд на переплетающиеся, перепутывающиеся события дня, ясные перспективы будущего, ясный, определенный лозунг.