Кризис среднего возраста

Сейчас, во время кульминации длительного молчания, я смотрел, как на стенах моего кабинета отражается радуга. Эти разноцветные блики возникли от преломления солнечного света, проходящего через оконные стекла. Обычно я так делаю в солнечные дни. В облачную погоду я держусь за свои подтяжки. Действительно, я по-прежнему подаю плачущим клиентам салфетки, но при этом не произношу ни слова.

Когда Норман, наконец, заговорил, его высказывание звучало как предсказание:

— Я решил принять обет безбрачия, — сказал он, скрестив ноги, — то есть жить моногамным браком.

Внешне я сохранял невозмутимость, но внутренне аплодировал. Бросить курить наркотики и перестать спать со всеми женщинами подряд, и все это сразу!

Я покачал головой:

— Вы лишаетесь большого наслаждения, — рискнул высказаться я.

Норман пропустил это мимо ушей.

— Вы меня изучаете, — сказал он, — но я несколько недель думал об этом. Уверен, что поступать надо именно так. То, что Нэнси по-прежнему видится со своим… своим другом, — он едва выдавил из себя это слово, — это ее дело. Я знаю, что будет правильно для меня. У меня появилось это внутреннее ощущение. Если я не ограничу свои интимные связи только отношениями с ней, я пропаду.

Я думаю о том, как скажу ей об этом: о взаимной верности, о том, что у нас не будет других любовников и любовниц, мы постараемся раскрыть все, что между нами происходит. Если для нее отношения с другом более ценны, чем отношения между нами, я уйду. Как вы думаете?

Я видел, что материнский комплекс Нормана может вызвать у него тяжелые последствия.

— Вы любите гармонию, — сказал я. — Если ваша жена не готова долго и мучительно ее выстрадать и по-прежнему уверена в том, что вы не знаете о ее любовнике, значит, она сумасшедшая.

Что будет тогда? Она может быть очень привязана к другому мужчине, своему другу. От него может зависеть вся ее дальнейшая жизнь. А если она не захочет его бросить? Что будете делать? Как вы поступите, если она выберет не вас, а его? Что случится, если она только посмеется над вами? А что вы знаете об Ужасной Матери?

Я был очень возбужден и даже не пытался этого скрыть.

Норман сохранял спокойствие. За три месяца он проделал некоторую внутреннюю работу.

— Кстати, мне приснился сон. Сразу после моего возвращения с вечеринки. Там была очень миленькая девчушка Уэнди, которая думала, что я к ней испытываю какие-то чувства. Я перекинулся с ней парой слов, и она уже от меня не отставала. Она вся потекла. Можете себе представить? Я хотел сказать «да», все было на мази, но скоро я просто ушел и продолжал об этом думать.

Он был очень серьезен.

— Я сидел на кухне и считал женщин, с которыми спал с тех пор, как женился. Насчитав тридцать пять, я остановился. — Норман покраснел от смущения. — Боже мой! Я спал со всеми, кто мне встречался! Некоторые из них были совсем чокнутыми, а я даже не замечал этого! Я не помню даже половины их имен! А все это почему? Потому что я не был счастлив дома — поэтому. И при этом всегда ощущал себя виноватым. Я просто купался в чувстве вины; это все равно, что жить в бочке с желатином.

Я сказал Уэнди, что люблю ее, однако я женат. Я сказал «нет»!

«И использовал наличие жены как первую линию обороны», — подумал я.

— И какой вы увидели сон? — спросил я.

— Я пошел спать с хорошим настроением, — сказал Норман. Сделал Нэнси несколько завуалированных предложений. Она ничего не ответила, но это меня не смутило. Я лег спать в прекрасном настроении и заснул.

Мне приснилось, что позвонила моя мать. Она находилась в доме, в который пытались залезть грабители. Она хотела, чтобы я к ней приехал и спас ее. Я ответил, что слишком занят, и повесил трубку. Проснувшись, я почувствовал себя бодрым и возбужденным.

Какое-то время мы провели в молчании. Сказать женщине «нет» для Нормана значило восстать против материнского комплекса. Это знали мы оба. До этого в нескольких снах Норман лупил себя ремнем по заду, чтобы спасти свою мать. Я вспомнил его первый сон, в котором он вместе с матерью находился в горящем доме. В другом сне, несколько позже, он спешил в горящий дом и нес ее на своих плечах; еще позже ему приснилось, что он отрубил себе гениталии и протянул их ей — как это сделал в греческом мифе Аттис, сын-любовник, который кастрировал себя, чтобы умиротворить свою ревнивую мать Кибелу. Нам не было необходимости говорить об этих снах. Они парили в пространстве между нами.

Я не знаю, что именно происходило с Норманом, но подумал о замечании Юнга: для личностного роста мужчины требуется «предательский Эрос, который может забыть свою мать и испытать мучительные страдания, отказавшись от первой любви в своей жизни».

Я вздохнул, вспоминая день, когда поднимал трубку телефона, чтобы позвонить своей матери, и не мог вспомнить ее номер.

— Вы изменились, — сказал я. — А ваша жена, наверное, нет.