Кризис власти

Но Шингарев, бывший министром земледелия и продовольствия и уже вынужденный, по плану правительства, передать министерство земледелия Чернову, отказывался уступить министерство продовольствия Пешехонову и взять, как ему предлагали, министерство финансов. Мотивы, которые он выдвигал, были сначала чисто личного свойства. Он говорил, что принял министерство, когда дело продовольствия было в критическом состоянии. Он успел выправить дело, и результаты организованной им хлебной операции должны были сказаться в ближайшее время. Передавать в такой момент министерство продовольствия в другие руки значило, как говорил Шингарев, лишить его и его сотрудников удовлетворения самим закончить с таким трудом начатое дело.

Пешехонов выражал готовность дать Шингареву время довести до конца начатую им операцию и только после этого сменить его в министерстве. Но и на это Шингарев не соглашался. Когда я в соединенном заседании членов правительства и делегации сказал Шингареву, что после уступки, сделанной Пешехоновым, и он должен пойти навстречу желаниям Крестьянского съезда, он ответил с большим волнением, тоном человека, задетого за больное место: «Нет, этот вопрос имеет для меня принципиальное значение. Я уже уступил Чернову министерство земледелия. Но я не могу признать за социалистами права на монополию всех министерств, соприкасающихся с крестьянством».

Центральный Комитет кадетской партии, осведомленный об этом конфликте, вмешался в дело. Вероятно, кроме мотива, высказанного Шингаревым, Центральный Комитет руководствовался еще и желанием помешать увеличению социалистических мест в правительстве. Во всяком случае, он занял самую непримиримую позицию и грозил в случае смены министра продовольствия отозвать всех членов кадетской партии из правительства. Этот спор чуть не привел к срыву коалиции. Был момент, когда правительство, не добившись уступки ни с той, ни с другой стороны, собиралось прервать переговоры и заявить о своем уходе в отставку. Но как раз в этот момент кадетский Центральный Комитет дал знать, что он снимает свое требование.

Я лично не собирался входить в правительство. При том влиянии, которым я пользовался в Совете, мне надо было все свои силы посвятить работе в нем, чтобы способствовать осуществлению наиболее полного сотрудничества Совета с правительством. На этом основании я отвел свою кандидатуру, и Чхеидзе очень энергично поддерживал меня. Но члены правительства, ocoбенно кн. Львов, Некрасов и Терещенко, настоятельна требовали моего вступления в правительство. Их поддерживали с.-р., а Чернов предупредил делегацию, что он не вступит в правительство, если и я не приму в нем участия. Мне пришлось уступить, и я согласился взять министерство почт и телеграфов после заявления кн. Львова в соединенном заседании правительства и делегации, что от меня правительство не будет требовать участия в ведомственной работе, которую я всецело могу предоставить выбранным мною товарищам министра. Моя правительственная работа должна была выражаться в участии в общеполитических решениях правительства. Все остальное время я мог посвящать работе в Совете.

Комитет Государственной думы не играл в переговорах сколько-нибудь существенной роли. С самого начала он сформулировал три общих принципа, которые он ставил условием соглашения с социалистами: 1) полное доверие Временному правительству, 2) полнота власти и 3) единый фронт с союзниками. Само собой разумеется, что Комитет Думы имел в виду то осуществление этих общих принципов, которое содержалось в программе Центрального Комитета кадетской партии. Но так как политическое руководство буржуазными элементами сосредоточивалось не в руках Комитета Думы, а в руках кадетской партии, то и развитие этой программы, и ее защита выпали на долю кадетской партии.

Принимая это положение, Комитет Государственной думы с тем большей настойчивостью выдвигал требование признания его чисто формальных прав как публично-правового источника власти, от которого новое правительство должно было получить свои полномочия. Обоснование этого права члены Комитета Думы видели в том, что в февральские дни первое правительство революционной России получило свои правомочия от Комитета Думы.

Родзянко, поддержанный видными кадетскими юристами, отстаивал в переговорах с правительством эту юридическую концепцию. Но признание за Комитетом Думы таких прав не только не соответствовало существовавшему в стране соотношению общественных сил, но не оправдывалось и с формально-юридической точки зрения.