Кризисное обществоведение. Часть 2

Характерны символические ряды данного периода. В 1990 году позитивная оценочная тональность сообщений “АиФ” о военных уменьшается до 50% (88% в 1989 году). Нет речи о героизме советского воина. Все сводится к символам “дедовщина”, “недовольные”, “конфликтуют” (конфликты с начальством, массовая департизация). Доминирующая символическая триада 1991 г. — “развал”, “ненужные”, “уходят”. В 1992 г. «развал” дополняется символами “жадные” и “воруют”. Общая негативная тональность символических рядов сохраняется до 1999 г. — второй чеченской кампании, которая именовалась “контртеррористической операцией”, получив в обществе бо́льшую поддержку, нежели предыдущая “чеченская война”. Соответственно доминируют символы — “Кавказ”, “отважные”, “воюют”. После завершения той или иной “операции” внимание к группе военных стабильно ослабевало.

На 2008 г. и частота упоминания, и объем внимания не превысили 4%, а среди доминирующих когнитивных символов выделилась “реформа». Кроме военных действий поднималась тема неуставных отношений, характерная и для 2000-х годов. Возникает впечатление, что армия России либо сражается, либо «зверствует” в казарме» [71].

Таким образом, военных задвинули в «социальную полутень», резко снизив уровень «общественного признания», выражаемого идеологизированными СМИ господствующего меньшинства. Во время перестройки серию тяжелых ударов нанесли по армии, обвинив «советскую военщину» в «преступном» подавлении массовых беспорядков и вспышек насилия на периферии СССР. Как сказано в одном обзоре, «военнослужащие объявлялись чуть ли не главными виновниками негативных событий, их социальных последствий. Так было в Нагорном Карабахе, Прибалтике, Тбилиси, Баку, Приднестровье, в Москве в августе 1991-го, в октябре 1993-го» [161]. Была проведена целая кампания по подрыву авторитета и самосознания армии и правоохранительных органов СССР.

Важной вехой стали события в Тбилиси 9 апреля 1989 года, их последующее расследование комиссией депутатов Верховного Совета СССР под председательством А.А. Собчака и обсуждение его доклада на I Съезде народных депутатов. Была сформулирована целая концепция преступных приказов и преступных действий военнослужащих, которые выполняют эти приказы (подробнее см. «Кризисное обществоведение» т. 1, лекция 7). В результате такой психологической обработки армия как важнейший политический институт стала аполитичной: «По данным опросов, на 1 августа 1993 г. только 3% российских офицеров считали себя приверженцами какой-либо из существующих партий».

Армия стала «безопасной» для нового режима, но одновременно утратила и волю защитника Отечества. Начался отток из армии офицеров — признак распада профессиональной общности. Вот масштабы этого процесса на исходе перестройки:

«В 1990 г. количество рапортов на увольнение возросло по сравнению с началом 80-х годов более чем в 30 раз. В основном их подавали молодые офицеры; около 70% — в возрасте до 25 лет. Симптоматично, что желание уволиться изъявляли в большинстве своем дисциплинированные, прилежные, инициативные офицеры. Почти 90% из них окончили военные училища на «хорошо” и “отлично”… Если в 1982 г. 70% опрошенных накануне призыва считали, что это почетный долг и высоко оценивали престиж военной службы, особенно службы офицера, то 10 лет спустя так считали только 20%… Нравственное обоснование, идеологическое «подкрепление” для выполнения военного долга резко ослаблено (чтобы не сказать — исчезло)» [103].

Перестройка вызвала эрозию ценностной основы военной службы, а реформа 1990-х годов углубила деградацию. С.С. Соловьев, социолог Главного управления воспитательной работы Министерства обороны РФ, пишет в 1996 году:

«Эволюция [шкалы ценностей] происходит в первую очередь за счет уменьшения значимости патриотических и коллективистских установок. В частности, осознание своей причастности к защите Отечества, вдохновлявшее ранее многие поколения наших соотечественников и выступавшее несомненной доминантой ценностей военной службы, в настоящее время воспринимается скорее как громкая фраза, нежели побуждающий фактор. Как личностно значимую ценность ее сейчас отмечают около 17% курсантов, 25% офицеров и прапорщиков и 8% солдат и сержантов.

Фактически речь идет об особом преломлении в условиях армии процесса снижения значимости важнейших элементов общественной морали. Это может даже восприниматься как положительный факт, как модернизация структуры ценностей, повышение распространенности ценностей “современного” общества за счет вымывания ценностей “традиционного” (самопожертвование, следование традициям, нравственность и др.)» [128].

Несмотря на это, автор, оценивая состояние других институтов государства, считает, что «Вооруженные силы оказались сегодня едва ли не единственным элементом политической структуры страны, сохранившим устойчивость во всех звеньях». Но именно из-за этого армия вызывает сомнения в ее политической благонадежности. Тенденции изменений в шкале ценностей оказываются амбивалентными. Он пишет: