Кроатоан

Серхи реагирует не сразу, но через несколько секунд он встает и принимается вдумчиво собирать разбросанные по полу ломтики колбасы, которые до сих пор не попали ему в рот. Когда парень наклоняется к стене, рубашка от пижамы поднимается, обнажая широкую полосу белой дряблой плоти. Затем Серхи снова усаживается на свое место и возвращается к трапезе. В комнате слышен только плач Фатимы. Хмурый Логан не отводит взгляда от своих грязных израненных ног.

— Все, я закончил, — с улыбкой объявляет Серхи, вылизав тарелку. — Очень вкусно. Фати, не плачь… Лучше поесть и быть счастливым.

— Оставь меня в покое! — Плач девушки перерастает в рыдания.

Кармела между тем размышляет над словами Манделя. Но все впустую. Какие еще «факторы затухания»? Как их найти? А потом она слышит шепот Борхи:

— Мы можем поговорить вдвоем и не здесь, Кармель? — Борха склонился к самому ее уху. — Пожалуйста.

Наверное, совсем уже скоро — и, быть может, навсегда — ее желания, как и желания любого человека, перестанут вообще что-то значить. Еще один спор с Борхой, может быть, последний — что с того? Так или иначе, это хорошая возможность с ним попрощаться, решает Кармела.

Извинившись, парень с девушкой переходят в лабораторию. Борха сразу же закрывает дверь. Кармела не успевает подготовиться к удару. Борха тоже действует непродуманно: он бьет с размаху, снизу вверх, тыльной стороной ладони, как часто делал в дни их совместной жизни: одна сухая пощечина, от которой подкашиваются ноги. Прежде чем девушка успевает закричать, Борха той же рукой зажимает ей рот и толкает к стене; потревоженные крысы бегают по клеткам. Руки у Борхи не такие большие (совсем не такие), как у Нико, и даже не такие, как у Логана или Серхи. Пальцы его, наверное, никогда не работали с чем-либо более тяжелым, чем клавиатура компьютера или электронные планшеты. Но Кармеле хорошо известно, сколько в них таится агрессии. Борха без труда затыкает ей рот. Прижав другой рукой и весом собственного тела, он удерживает ее в неподвижности. Оба задыхаются, но через рот дышит только он.

— Радость моя, — шепчет Борха, — давай-ка внесем полную ясность. Никогда — повторяю: никогда — больше не ставь меня в дурацкое положение при других. Тебе ясно?.. Да? Я спрашиваю, хорошо ли ты меня поняла. — Девушка кивает. Борху такой ответ только заводит. — Кармель, Кармель… Посмотри на меня… Все это время ты упорно старалась доказать, что можешь прожить без меня. Я тебе не мешал, но оба мы знаем, что это неправда. Не важно, что я с тобой делаю или сколько — тебе всегда хочется больше… Это сидит в тебе, не во мне. Ты меня вынуждаешь. — Кармела вспыхивает, глаза ее закрыты. — Не плачь. Я сейчас уберу руку с твоего рта. Потом мы вернемся к остальным, и ты скажешь — скажешь с улыбкой, — что я был прав и что мы уезжаем. Кто захочет с нами — ради бога. Я все объяснил доходчиво, потаскушка?

Еще один кивок. Борха отводит руку ото рта, но продолжает прижимать девушку к стене. Кармела чувствует боль от удара, но еще больнее ей оттого, что она не может ему отказать.

— Хорошая девочка.

— Отпусти меня!

— Тсс. Как полагается просить? — Борха через свитер оглаживает ее плечи.

— Пожалуйста…

Их всегдашний ритуал. Кармела едва может в это поверить. Когда Борха наконец отстраняется, девушка чувствует глубокое отвращение к самой себе. Стандартные реакции на стандартные стимулы. Она даже вспоминает о видеопослании Манделя: взаимосвязанные модели поведения без видимой причины. Никто не в силах контролировать или менять свое поведение. Эта мысль Кармелу не утешает, но придает новых сил, и перемена отражается в ее взгляде. Сколько времени у них осталось? — спрашивает себя Кармела. Полчаса? Один час? Четыре? В любом случае достаточно, чтобы Борха не забрал с собой в могилу свою маленькую победу. Кармела, все еще прижатая к стене, смотрит ему в глаза:

— Борха, я не поеду. Делай со мной что хочешь… Не поеду…

Никто из двоих не замечает, что в дверь просунулась голова. Это Серхи. Он прикрывает рот широкой ладонью.

— Ой, простите. Честно-честно, я не хотел вам мешать. Но дело в том… Фати совсем разнервничалась… И ты, Кармела, уж точно сумеешь ее успокоить лучше, чем я.

Кармела снова кивает, болезненно морщась. Борха смотрит угрожающе, но позволяет своей жертве уйти: она-то знает, что Борха не любит выражать свой гнев при свидетелях.

— Что с тобой? — допытывается Серхи. Девушка, чуть не плача, мотает головой. — Я не хотел вам мешать, но мне нужно, чтобы ты помогла Фати. Она такая чувствительная…

— Сделаю что смогу.

В прихожей Кармела смотрит на толстяка и понимает, что, в отличие от остальных, Серхи принимает новый мир так же легко, как и старый: все тот же маятник событий, ужасные происшествия, страх и презрение. Серхи ни о чем не спрашивает, не пытается себя обмануть. «Вот оно, живое подтверждение теории Манделя. Может быть, причина в его болезни, но ему известно, что ни одно из наших действий не имеет истинной цели».

Последняя мысль заставляет Кармелу остановиться. Удивленный Серхи тоже останавливается.