«Крокодил»

Закат сгорает от стыда
за день, что так беспечно прожит.
Бегут от пастырей стада
по пыльной палевой пороше.
Рюкзак мой полон.
Я — порожен!
Вон, кисти красные сцепив,
рябины ждут в пьянящих позах.
А клен колеблется в степи,
как странник, уронивший посох…
Ночлегом гостя награди!
Но хутор в запустенье светлом,
он забулдыжничает с ветром,
скрестивши руки на груди.
Ни капли неба нет в колодцах,
как сострадания в колоссах.
Пророк, громами огорошь!
Твой дождик жаждущих излечит…
Лежит без речек, как без речи,
сухой земли огромный грош.
Рога вонзаются в зенит
над шляхом, шляпками поросшим.
В молочных струях зной звенит.
Стакан мой полон.
Я — порожен!

САМОСПАСЕНИЕ

Давно не приносили вы икорки,
недужны телом, духом смятены…
Трамваев апельсиновые корки
к окраинам московским сметены.
Нас с вами тоже вымели из центра,
как гвозди, что отторгли от доски.
Счастливых лиц оранжевая цедра
ненастно зеленеет от тоски.
Придется приохотиться к рублям,
к упитанным базарным кораблям
и плавать их эскортом в их эскадре,
наглея в белофартучной обшивке.
О Магелланы, о рублеискатели,
примите Дон Кихота по ошибке!
Не похудею я, а разжирею.
Я разведу цветов оранжерею.
Я розы превращу в букет банкнот,
посею авторучку и блокнот.
Но ведь из них не вырастет ни строчки,
посев взовьется ложью молодой…
И ваших рук осенние листочки
не попадут в мою ладонь.

ДЕТИ ПОЛНОЧИ

Собеседники — ты да жена.
Лампа старая дожжена.
Ноша новая тяжела.
Что ты скажешь нам, тишина?
Но у кумушек-черепах
неизвестное в черепах.
Утопили лунный черпак
в том колодце, что порчей пропах.
Дети полночи
просят помощи:
«Милосердные самаряне,
устилайте свой путь соболями!»
Для кого-то там, за морями,
в небе, знойном от стрекоз,
зреет солнца абрикос…
Ах ты, кровная,
коронованная,
драгоценная пустота!
Мрут в соленом степу стада…
У цветка на фламинговой ножке
Стали ржаветь листочки
и летит с лепестков сожаленье,
словно стеклышки с ожерелья…
Чей же перст нас еще осенит?
Вздулось дно, и упал зенит.
Занавесьте замочные форточки:
подозренье присело на корточки!

Дайте мне чужие очки,
чтоб ничего не чувствовать.

ЭЛЕКТРОПОЕЗД

Ты укачал меня почти,
электропоезд…
Твои колеса мне прочли
электроповесть.
Синели окнами твои
телеэкраны.
И речи каплями текли,
как телеграммы…
Над спектром матерщинных брызг,
над мелодрамами душа,
распахнутая вдрызг,
шумела травмами.
Тоски исчадье —
четвертинка-невредимка,
а с нею счастье
— Эвридика-невидимка!
Пускай не полная чекушка,
а початая —
счастливец ласкою тщедушной
опечатывает:

«Войди ты в мое
положение —
в итоге боев
поражения!..»