… и мой анус распух и болел от пригоршни сапфиров, мочки ушей оттягивали изумруды. Каждый дюйм моего тела был усыпан сверкающими камнями, и я стоял, прикованный и неподвижный, испуганный и неспособный шелохнуться, смотрел на мерцающий пейзаж за квадратным окном.
И тогда я услышал шаги. Я знал, они идут убивать меня. Распахнулась дверь, вошла принцесса и семеро стражей.
— Пора закончить твою историю, — сказала она.
— Убей его! — крикнул Тео. — Убей его!
— Послушай, — начал я. — Ты — ничтожество. Слышишь меня. Ты — ничто! Ты просто персонаж моего рассказа. Это мои письма. Вы с Дэвидом — мой вымысел. Это моя история. Это моя история! Это моя история! Я могу сделать все, что угодно. Вы — ничто, ничто.
И тут я улыбнулся крокодилу.
— Убей их, — сказал я. — Я хочу изменить сюжет.
— Но король не поверит, — сказал я. — Ты можешь показать ему мою кожу, он может лизнуть мою кровь. Но он не поверит.
Но принцесса только улыбалась.
— Убейте его! — приказала она.
И крокодил начал хлестать их роскошным хвостом. Они валялись на полу, искалеченные и беспомощные. Потом он отгрыз Тео ноги. Хлынула яркая кровь, залила стены, брызнула на меня. Потом крокодил вгрызся в его блестящие внутренности, и Тео изверг фонтан крови. Потом крокодил напал на Дэвида, одним махом откусил ему голову. Потом он принялся с наслаждением пожирать их мясо и кости. Я наблюдал за ним из угла. Мое обнаженное тело было залито кровью.
Семь стражей схватили меня, прижали к полу. Принцесса вонзила клинок мне в живот. Она медленно вспарывала меня, обнажая внутренности, сердце, душу. И ухмылялась, глядя в мои зеленые глаза. Я был еще жив, когда она начала сдирать с меня кожу. И вот все кончено. Последним, что я видел, была принцесса — счастливая, залитая кровью.
И тут я кончил. Сперма залила руку Сэма и мой живот. Я завопил от экстаза и страсти, взметнувшись так, что покачнулась кровать. Я кончал горячими, дикими спазмами.
Сперма брызнула на письмо, черные чернила растеклись голубыми ручейками. Руки мои тряслись, губы дрожали.
— Вранье! Все это вранье! Их не существовало. Вранье, вранье, вранье, вранье! Это все ложь.
Сэм вытер руки. Он встал с постели и принес маленькую коробочку.
Я чуть не плакал.
— Вранье! Дэвида и Тео никогда не было. Он просто морочил мне голову.
— Твой подарок.
Я не шелохнулся, и он сам развернул его. Он поднес к моим глазам что-то сияющее.
— А эта лавка называлась "Крокодильи слезы", — сказал он.
Тут зрение вернулось ко мне. Я увидел у него в руках брошь в виде крокодила.
— Нравится? — спросил он.
— Очень красивая, — сказал я. — Правда. Красивая.
Но единственное, о чем я мог думать… если Дэвид и Тео не существовали, кто же тогда был на фотографии? Фотографии, которую я по-прежнему всюду носил с собой. Кто это был? Это лицо, из-за которого началась вся история?
И его глаза стали такими же,
Как у крокодила.
Теперь он тоже не мог их сомкнуть.
ЧАСТЬ Шестая
…вымысла ее историй
20
Отец лежал в гробу, руки скрещены на груди, в скрюченных пальцах застыла красная роза. Мама стояла у гроба и говорила с пришедшими пособолезновать соседями. Она кивала, называла его смерть божьим промыслом и не плакала. В черном она выглядела безупречно.
Я не видел Билли с тех пор, как прочитал последнее письмо. Я устраивал похороны, успокаивал Анну, нянчил ребенка, ухаживал за мамой, пытался вернуть доверие Сэма, — на это уходило все мое время. Несколько раз я стучал в дверь Билли, но ответа не было. Он просто исчез. Но меня это не особенно волновало. Неожиданно для себя я избавился от влияния Билли. Он перестал быть частью меня. Я освободился от него.
Сэм помогал мне пережить травму похорон. Он постоянно находился рядом, а его мать поддерживала меня шутками и рассказами о своих новых любовниках.
— Ему всего сорок пять, — делилась она, — просто младенец. Теперь меня будут обвинять в растлении малолетних.
Так шли часы, все повторялось бесконечно, и у меня возник соблазн забыть, что что-то вообще произошло, что-то изменилось; и я был заворожен этой иллюзией до тех пор, пока не увидел отца, застывшего в гробу, словно загадочное ископаемое.
Это мой отец, думал я. Эта тень, этот призрак, который никогда не был для меня реальным человеком, просто кем-то, кто называл меня сыном, кем-то, кого я называл отцом. И теперь я смотрел на него, впервые по-настоящему смотрел, разглядывал его лицо: мешки под глазами, морщинки в уголках глаз, седые волосы, легкую залысину, большой широкий нос, шрам над левой бровью. Откуда у него этот шрам? Он ни разу не упоминал о нем. В гробу отец выглядел хрупким и беспомощным, как кукла. И это был человек, который любил мою мать, целовал ее, ласкал, вставлял напряженный член в ее ждущее влагалище. Этот человек любил меня, носил меня на руках, когда я был маленьким, целовал меня в лоб, говорил со мной, укачивал меня и любил, любил меня, любил.