Крокодилова свадьба

– Господин Шляпс просил зайти к нему на чай и обсудить, что нам делать … Как только мы закончим тут.

Октаве стоило больших трудов сдержать удивление, ползущее по лицу.

– Как, сам позвал к себе на чай? Что это с ним?

– Я сначала тоже не поверил. Да и он, похоже, не совсем поверил своим словам. Но он точно узнал кое-что новое.

– Все-таки ходил к Бальзаме?

Глиццерин замялся.

– Ну, как тебе сказать…

– Не забывай, что наша… демо-версия романа все еще продолжается. И пока, даже, успешно, – она улыбнулась, радуясь, что неправильность в их отношениях пока что не затмила правильность. Но вот график жизни летел глубоко в пустоту. – И у нас не должно быть секретов друг от друга. Так правильно

– Да, он ходил к Бальзаме, – сдался пиротехник.

– Отвратительно, – буркнула Октава. – Теперь Честер узнает обо всем раньше времени.

– Вот это, видимо, он и предлагает обсудить.

– Может, выпьешь чаю? Я чувствую, что болтать мама с Честером будут долго.

– Не откажусь.

– Пойдем наверх, в… – девушка немного покраснела, потому что посчитала следующую фразу ой какой неправильной, – в мою комнату.

И тут Глиццерин понял, что, возможно, ни о какой демо-версии речи уже быть и не может.

Дымок в свете тепло-желтых магических фонарей кальмаром полз по воздуху, добирался до стен и растворялся, пока чайник недовольно пыхтел, гремя проклятиями в адрес всех и вся – ну, если быть точным, то такие звуки он издавал в голове у Диафрагма. Стороннему наблюдателю сипение чайника показалось бы абсолютно нормальным.

Но Шляпс негодовал – вот его мысли, видимо, и смешивались с посторонними звуками, приближая люминографа к легкой шизофрении. Диафрагм сверлил и обругивал себя – хорошо, что не вслух, – просто не понимая, что с ним все-таки происходит. Он зачем-то пригласил Октаву и Глиццерина к себе, но теперь уже поздно было менять решение, поэтому пришлось прибраться – благо, было не грязно – и заварить чай. Но больше всего люминографа смущало, что после этого решения он не ощущал вязкой горечи, чувства сожаления – словно радовался гостям, ведь в доме станет не так одиноко. Вообще, с каких пор он начал задумываться об одиночестве? До этого жил и жил себе спокойно, а тут – бац! – на голову свалилась эта дурацкая жизнь, а после ее пропажи ему резко стало одиноко. Шляпс понимал, что эта какая-то несусветная глупость, но более мягкая часть его характера (удивительно, что она вообще в нем была) подсказала – все познается в сравнении. И не свались на его голову жизнь, он бы никогда не почувствовал, что одинок, продолжал бы не замечать этого и доказывать себе обратное, делая вид, что все в порядке – привыкнуть можно и к ненормальному, но это еще не значит, что все в порядке.

Шляпс продолжал сверлить и ругать себя, все еще не понимая, что с ним происходит. Из-за этого внутреннего скандала с самим собой (нет, точно пахнет шизофренией!) люминограф не заметил, как по дому прокатилась трель магического дверного замка.

Со второго раза Диафрагм все же услышал.

– Я очень хочу дать вам пощечину, – с порога объявила Октава, – но не буду, потому что это неправильно. Обойдусь словами – я же просила вас не идти к Бальзаме! Теперь же Честер все узнает…

– Ну и что? – вздохнул люминограф.

– Оно-то, конечно, ничего, – сказал Пшикс. – Но из этого ничего хорошего и не выйдет.

– Только из-за меня он сильно не станет переживать, – махнул рукой Диафрагм и пригласил гостей внутрь.

Они расселись на кухне, где больше не гуляли бездомные сквозняки – дыру в щели каменщик все же задел по-человечески. Шляпс расставил чашки, налил всем горячего чайку и сел, опустив голову на согнутые в локтях руки.

– И что же вам рассказал Бальзаме? – спросила наконец девушка.

– Вам же было неинтересно, – хмыкнул люминограф.

– Ну теперь, раз уж вы все равно там были, нам всем нужно это знать.

– Господин Пшикс вам не рассказал? – дернул бровью Диафрагм.

– Нет, вы же просили его не говорить.

– Странно, я думал, он разболтает, – тут люминограф поймал на себе недовольный и колючий, как репейник, взгляд Пшикса. – Ну, любовь и все такое, я в этом смысле.

– Давайте сейчас не будем об этом, – попросил Глиццерин.

Шляпс пожал плечами, почесал морщинистый нос-картошку и пересказал Октаве все, услышанное от Бальзаме – под конец истории ему это значительно поднадоело.

– Ого, – не скрыла удивление девушка. – Но это же так неправильно! Подслушивать чужие разговоры и рассказывать обо этом всем!

– По-моему, его правильность особо не волнует, – заметил пиротехник, неспешно попивая чай.

– Господин Пшикс, а вы там что-то говорили про подвал? – вспомнил люминограф.

– Да, – отставил чашку Глиццерин. – Честер очень интересовался, служебное это помещение или нет.

– А что вы собрались там делать?

– Поставить дым-машины и пустить оттуда трубки на сцену…

– То есть, туда никто не будет заходить во время представления?

– Если ничего не случится, то да, никто не будет.

– Господин Шляпс, к чему вы клоните? – посмотрела на люминографа Октава. Тот улыбнулся.