Но это были еще цветочки. Взгляд Диафрагма скользнул в другую сторону. Там пудрила щечки девушка в абсолютно другом платье — сотканном практически из полупрозрачной серебристой ткани так, что просвечивали ноги и
— Оно что, светится? — не выдержал Шляпс, снимая сумку и ставя ее на стул.
— О! Да-да, конечно-конечно! Я рад, что вы заметили. Купил в алхимической лавке пару веществ, которые отражают свет, и нанес на специальные подкладки — ничего особенного! Кстати, они сказали мне, что делают эти штуки из рыб…
— И к чему такой…
— Ну, это самое вызывающее платье из всей коллекции! Понимаете, чтобы можно было надеть на первое свидание, и эффект был…
Бальзаме Чернокниг полез в подвалы памяти за длинным прилагательным.
— Да, я догадываюсь, — перебил Диафрагм.
— Но, на самом деле, это еще и пик всей коллекции. Понимаете, это платье — это чистый сон!
— Не совсем вас понимаю, — Шляпс даже не смотрел на кутюрье, а просто возился с сумкой.
— Нет, это действительно-действительно сон! В прямом смысле. Ну посмотрите — сверкающий и тонкий, с элементами, которые в общей композиции не поддаются объяснению — вытянутая область груди, огромный ободок полумесяцем над головой и черные каблуки — хотя черный здесь совсем не к месту! Понимаете, в этом вся и задумка — платье такое же понятно-непонятно-абстрактное, как любой сон…
Шляпс боялся даже представить, какие костюмы придумывает Бальзаме для мужчин. Но, к облегчению, вокруг копошились только девушки.
Наконец, кожаная сумка опустела, и Бальзаме разглядел на стуле…
С его точки зрения, какую-то полную безвкусицу.
Там лежало некоторое подобие бронзовой металлической коробки средних размеров, к которой был привинчен широкий цилиндр. С другой стороны коробки располагалось небольшое окошко, а сверху торчала маленькая воронка.
Рядом стопочкой лежали толстые, похожие на стеклянные, пластины — но только затемненные, отдающие зеленоватым оттенком, совсем не прозрачные, а мутные.
— Я думал, это выглядит как-то симпатичнее… — огорчился Бальзаме.
— К чему тут лишняя красота, — Шляпс, все это время просидевший на корточках, наконец пристально уставился на хозяина дома. Сначала мужчина выдержал паузу. — Ну?
— Ох! — воскликнул Чернокниг, и его длинный пышный парик словно бы подпрыгнул от неожиданности. — Дорогие мои, надеюсь вы все готовы?
Девушки закончили пудрить носики, поправили нелепые прически и еще более нелепые головные уборы.
— Ну, дальше полагаюсь только на ваш вкус, — улыбнулся Бальзаме, задрав длинный нос и сделав шаг назад. Хотя, обычно во вкус других людей кутюрье не верил — все вокруг для него зачастую казалось одной большой безвкусицей.
Шляпс вздохнул и выпрямился. Обежав комнату взглядом, мужчина остановился на ажурных, словно бы вырванных из другого измерения, шторах, и задернул их.
Еще раз изучив шторы с таким вниманием, словно вместо них висел какой-то шедевр живописи, требующий рассмотрения мельчайших деталей, Диафрагм Шляпс одобрительно хмыкнул.
Назвать это улыбкой было все равно, что окрестить священника богохульником. Хотя, раз от раза случается и такое, особенно если дело касается еще и прекрасной цыганки, но не будем углубляться в подробности и статистику — шутка она и есть шутка. Этим дополнением она, кстати, окончательно испортилась.
— Ну, как вам?
— Очень-очень ничего, со вкусом!
— Теперь вы командуйте балом. Мое дело — просто поймать момент.
Бальзаме раздал пару-другую команд, и девушки выстроились в живую очередь. Одна из моделей — та самая, в платье, которое и не платье вовсе, а настоящий сон — уже стояла на фоне штор.
Шляпс взял свою бронзовую коробку, потом — одну из мутно-зеленых стеклянных карточек. Он засунул ее в отверстие прямиком в корпусе коробки, словно монету в щелку копилки.
Мужчина полез в карман плаща, порылся там и извлек стеклянную ампулу. Откупорив ее, Диафрагм высыпал выглядящий уж слишком по-алхимически порошок в воронку.
— Не рванет? — задал резонный вопрос слегка напрягшийся Бальзаме, который все это время наблюдал за процессом через плечо Шляпса. — А можно вопрос?
— Я хочу ответить нет и прервать лишний разговор, но, как понимаю, времени у вас навалом.
— Простите, правда интересно. И как это штука…
— Она называется
— Да нет, я не про вашу короб… простите,
Шляпс опять выдал некое подобие улыбки — складывалось ощущение, что его все детство кормили лимонами.
Бальзаме же сделал жест руками — и модель замерла в элегантной позе. Ну, если на чистоту, поза была бы элегантной, не будь на особе конкретно этого платья.