— Ах вот оно что! Как Лужков с Батуриной? — ляпнула Феля и осеклась. Вот всегда так, обязательно какую-нибудь гадость скажет, причем всем, всегда, а тут так не хотелось портить отношения! Но гримасу отчаяния на ее лице Миша истрактовал неверно.
— Что, ненавидишь кровавый режим?
— Да мне плевать на режим, — Феля почувствовала себя полной дурой, настоящей блондинкой. — Просто пошутила.
— Мои предки еще и не так шутят, Россия занимает первое место в мире по удельному весу остроумия на душу населения, не знала? Так что, придешь?
— Приду. — Феля все еще смущалась.
Миша подвинул стул и сел с ней рядом.
— Можно я тебя обниму?
Она промолчала, он обнял, Феля вспомнила свое выпускное платье невесты, первый поцелуй, и сейчас снова будет первый поцелуй, первый настоящий, но… поцелуя не последовало, хотя Феля уже коснулась щекой его лица.
— Ну да, публичное место, — одернула она себя. И ей сразу захотелось выбежать на темную улицу и там целоваться-целоваться-целоваться до потери сознания.
Они вышли, он снова обнял ее, поцеловал в щечку, открыл дверцу машины.
— Куда прикажете доставить, сударыня?
Феля переехала недавно, мама купила новую квартиру, они жили в панельной двушке в Новых Черемушках, а теперь была трешка в солидном доме, с консьержкой, на Университетском.
— Да мне тут рядом, два шага. — Она стояла, ждала, что он станет уговаривать сесть в машину и — целоваться-целоваться…
— Ну смотри. Только телефон скажи, я позвоню, как с предками договорюсь.
Она продиктовала. Он набрал. Номер отразился. Он помахал рукой и уехал.
Феля шла домой и плакала. Отчего-то ей так стало обидно… Его девушка, радоваться должна, уговаривала она себя, но это не помогало.
Она рассказала маме. Мама засияла, обняла и тут же принялась компостировать мозги, как обычно:
— Я уж думала, ты так и останешься нелюдимым зверьком. Феля, ты ж на всех бросаешься, ты дикая! Хоть этого парня не отталкивай, давай веди его в дом, прямо в ближайшую субботу. К нам теперь гостей звать не стыдно, а я уж расстараюсь с ужином.
Финал стал для Фели таким ударом, что она даже хотела бросить учебу. Миша-то ее, оказывается, просто хотел использовать. Чтоб родители думали, что у него есть девушка. Потому что мысль о том, что их сын нетрадиционной ориентации, была для них непереносима. Если б он был вором и убийцей — они бросились бы на его защиту, но едва заподозрив «неладное», отец устроил ему такой разнос («Смотри у меня, выгоню и забуду, как тебя звать»), что он срочно выдумал себе девушку — Фелю, и был уверен, что ее эта роль устроит. Она ж такая, слегка не от мира сего, синие глаза смотрят куда-то внутрь, но и она не захотела его понять.
Феля все же доучилась. Оправившись от удара, вернувшись в состояние брюнетки и отринув морковно-яблочную диету, она взяла себя в руки и решила, что надо действовать, как и все теперь действуют. Рассылают резюме, дают объявления, ходят на смотрины, вот она и занялась
— Вот чего уж я от тебя не ожидала! — воскликнула Ирина Борисовна. — Ты разве веришь в Бога?
— Сейчас все ходят в церковь, мама.
— Вовсе не все, что ты рассказываешь сказки!
— Не все, но все должны определиться: если я не православная, то кто? Атеистка? Есть у нас такие, и мусульмане есть, но мне это больше подходит. Меня же все считают не от мира сего, — Феля говорила зло. — Я же несчастненькая, никому не нужная, а в церкви мне хорошо. Я устала, я очень устала, мама! — Феля разрыдалась, как с ней это теперь частенько бывало, и побежала в свою комнату, хлопнув дверью, чтоб остаться наедине с горем.
Феля разделила свою жизнь на два потока: она ждала ответов от работодателей на разосланные резюме (она предложила себя всюду — в банки, консалтинговые компании, аудиторские фирмы, на радио, на телевидение, просто во все места, о которых знала), а сама читала объявления знакомств. Как под копирку писали: «Отдам сердце в хорошие руки». «Отдать сердце» — вспомнила она свои романтические грезы, навеянные классической литературой.
— Может, таки раздать себя на органы? И спрос ломовой, не то что отдать себя целиком, — язвительность стала для Фели лекарством, помогавшим выздоравливать. Ей больше не было себя жалко. — Ладно, посмотрим, что новенького: