Крокозябры (сборник)

— Ну да, Коля. Ты же дружишь с цифрами. И с английским. А в одной американской фирме, международной, в Москве отделение, есть хорошая вакансия, у меня там друг работает, Коля. Давай тебя порекомендую?

— Давай. — Феля вспомнила, как ездила летом к отцу в Бостон, у него дом с прислугой, проворная американская жена, а он совершенный ботаник. Мать не раз ей говорила: «К сожалению, ты пошла в отца». Но она с отцом практически и не пообщалась, он пробормотал, что у него решается судьба, и все время торчал в лаборатории. Прорыв в генетике готовил. Феле генетика казалась то ли обманом, то ли неприятным разоблачением, с тех пор как она прочла, что геномы мыши и человека почти идентичны. Это как если сказать, что слова «гадость» и «радость» почти одинаковы — различаются всего на одну букву. Зато Феля, которую отец препоручил молодому аспиранту, потеряла там статус старой девы, чему была рада — сразу помолодела.

Миша достал мобильник, стал договариваться: «Коль, тут Фелиция придет…»

— Юля, Джулия, скажи Джулия!

— Ну ладно, Фелиция-Джулия.

Фелю-Юлю взяли. С большим окладом — американским. Там все вели себя важно, одевались с шиком, ну и она — ходила на работу в строгом костюмчике, купила туфли на десятисантиметровом каблуке, вернулась к тренажеру, маникюру, морковно-яблочной, а волосы покрасила в жгуче-черный — в сочетании с серо-синими глазами это создавало имидж роковой женщины. Да только какая она роковая! Мышка, изображающая пантеру. Набрала Мише и сказала ему это.

— Продолжай изображать, это главное. Никто ж под юбку, в смысле в подкорку, не лезет. Так держать, Феличита! Спасибо, что не блондинка.

Феля, с новым именем Юля, завела роман с новым коллегой, они и в кино ходили, и в отпуск съездили, он вел себя, правда, слегка странно, ну так Феле и сравнивать было не с чем. Например, сказал: «Ты красивая, если лицо газеткой прикрыть». Это у него юмор такой. А когда она ему прочла наизусть стихотворение Цветаевой «Кладбищенской земляники вкуснее и слаще нет», он нахмурился и сказал: «Ты что, больная?» Он ничего не знал о Цветаевой и вообще читал только профильные статьи.

— Юля, литература — это же детство! — поучал он ее. — Нужно делать карьеру, а у тебя все время глупости в голове.

Но это был ее первый и, соответственно, единственный роман, этим он был дорог, и Феля готова была простить, что Он вел себя так, будто ее не любит. Понятно же, что любит, иначе зачем? Они познакомились осенью 2008-го, как раз когда грянул кризис, а для Фели, наоборот, кризис миновал, но через год, в начале сентября, когда они вернулись из турецкого «все включено» и она предложила ему устроить свадьбу в новогоднюю ночь, потому что это всеобщий и ее собственный день рождения, он сказал: «Нет, все-таки ты ненормальная. Если я женюсь, то на дочке миллионера. Брак с тобой мне ничего не прибавит».

Она рыдала на мамином плече каждый вечер, а когда мама дежурила в больнице, звала Мишу и говорила, что повесится. Однажды достала «Книгу счастья», в которой исписала за последний год почти все странички в клетку, и сожгла ее во дворе. Прохожие на нее косились, а она жалела, что у нее нет машины и, соответственно, бензина, чтоб пламя было до неба.

— Феличита, — гладил ее по волосам Миша, — все-таки ты блондинка. Ну почему из миллиарда, ну пусть миллиона, хорошо, из тысячи дееспособных молодых людей ты выбрала абсолютного придурка?

— А ты когда-нибудь читал объявления о знакомствах?

— Да вроде нет.

— А я читала. И знаешь что? Из тысячи — придурков 999. Оставшийся один — это ты, но ты…

— Я, конечно, польщен, но не все так мрачно, пересчитай цифры, Феличита!

Очухавшись, Фелиция поставила себе задачу: найти до 31 декабря, до ее двадцатипятилетнего юбилея, какого-нибудь непридурка, потому что ее день рождения, проведенный не с мамой и ее коллегами, а с Мишей, его другом, несостоявшимся женихом и парой безумных влюбленных, к сегодняшнему дню уже разводящихся, был только один, прошлогодний, и она не собиралась сдавать позиции.

Он (так и оставшийся в ее памяти словом «Он») как-то сказал:

— У тебя мать врачиха? Жаль.

Она не поняла.

— Врачи нам, к счастью, нескоро потребуются.

Ну ладно. Ему бы психиатр не помешал.

Наступил ноябрь. Несмотря на прогнозы лютой зимы — теплый, даже не пришлось доставать шубу из чехла. На работе, где она была на хорошем счету, каждый день приходилось видеть Его. У него она была на таком плохом счету, что он даже не здоровался, как бы просто не видел. И вдруг, в конце ноября, когда объявляли лауреатов Нобелевских премий, Феля узнала, что ее получил отец, вместе со своими соавторами. Она позвонила поздравить, отец кричал в трубку: «Мы победили!» — но Феля не имела к победе ни малейшего отношения. Разве что чувствовала в себе смесь безумного ботаника и практичной мамы. Только в измельченном виде. А мать вовсе не обрадовалась известию.

— Нам-то с тобой чему радоваться? Нам что, перепадет от этой премии? Там миллион, поди.

На следующий день, когда Феля пришла в офис, Он преградил ей дорогу, будто увидел впервые после долгого перерыва.

— Юля, поздравляю, твой отец…